Выбрать главу

Затем дружинник покосился на съежившегося Хотта.

— Лучше столкни этого сопляка со скамьи, — предупредил он, — негоже сажать его рядом с настоящими воинами.

Бьярки вспыхнул. Дружинник, окинув его взглядом с ног до головы, решил не лезть на рожон и не задевать такого великана. Хотт попытался сбежать, но Бьярки крепко сжал его запястье.

— Сиди, — приказал норвежец.

— Но если я осмелюсь сидеть здесь, они непременно убьют меня, когда напьются, — промямлил мальчишка. — Я должен работать… Отпусти меня… Лучше я заново построю мою костяную крепость!

— Останься, — сказал Бьярки, продолжая сжимать его запястье.

Хотт уже не пробовал сбежать, ибо с таким же успехом он мог бы попытаться сдвинуть гору. Тем временем слуги разожгли костры, взгромоздили столешницы на козлы, вынесли подносы с едой и до краев наполнили рога. Бьярки и Хотт сидели в стороне. Никто из воинов не хотел занять место рядом с тем, кого все презирали и высмеивали. Чем больше они хмелели, тем более свирепо смотрели на поваренка Хотта, который должен был бы прислуживать им за столом.

Наконец воины начали швырять в него небольшие кости. Бьярки вел себя так, будто ничего не замечает. Хотт был слишком испуган, чтобы отведать мяса или меда. Норвежец, давно отпустивший поваренка, поскольку тот даже шевельнуться боялся, пил и ел за двоих. Шум нарастал: гомон голосов, треск огня, собачий лай ивой. Неожиданно в алых отблесках огня мелькнула огромная бедренная кость. Она была столь велика, что могла запросто убить человека. Бьярки перехватил ее на излете, у самой головы пронзительно вскрикнувшего Хотта. Вскочив, он прицелился в кинувшего кость, и метнул ее обратно. Она попала прямо в голову воину. Раздался хруст, и тот упал замертво.

Ужас захлестнул палаты конунга Хрольфа. Дружинники, схватив оружие, кинулись к Бьярки. Он, заслонив грудью Хотта, положил левую руку на рукоять своего меча Луви, до поры не вынимая его из ножен, и мощными ударами кулака сбил с ног сразу нескольких атакующих. Затем норвежец торжественно заявил, что хочет видеть самого конунга. Новость быстро достигла покоев Хрольфа. Они представляли собой отделанную дорогими породами дерева вместительную палату, имеющую выход на широкую галерею, которая опоясывала двор. Внутри палата была обставлена гораздо, скромнее, чем подобало жилищу такого богатого правителя. Хрольф восседал за трапезой в кругу своих приближенных — Свипдага, Хвитсерка, Бейгада и нескольких других воинов, что были с ним в летнем походе. Дружинники мирно беседовали, отхлебывая из рогов хмельное пиво. Вдруг двое стражников, вбежав по лестнице, сообщили, что какой-то воин, сильный как медведь, явился на пир и убил одного из их числа. Может быть, ему следует отрубить руки? Хрольф погладил свою золотистую бороду.

— Разве этот человек совершил убийство без всякой причины? — спросил он.

— Да… да, вроде так… — замялись те.

Так же мягко конунг поинтересовался, что же все-таки произошло на самом деле. Правда тут же выплыла наружу.

Хрольф снова уселся на скамью. Холодом блеснули его глаза, и все вспомнили, что этот хрупкий с виду мягкоголосый человек — сын Хельги Смелого.

— Не смейте убивать его, — начал конунг, и ябедники вздрагивали при каждом его слове. — К моему стыду и бесчестью, вы опять вернулись к своей дикой забаве — швырять кости в беспомощных людей. Часто я ругал вас за это, но вы не вняли. Клянусь отрубленной головой Мимира, настало время вам получить урок. Приведите сюда этого человека.

Бьярки вошел. Он выглядел совершенно невозмутимым.

— Приветствую тебя, мой господин! — сказал он гордо.

Хрольф несколько мгновений разглядывал пришельца.

— Как твое имя? — спросил он.

— Твои воины прозвали меня «Хоттова ограда», — засмеялся норвежец, — но звать меня Бьярки, я сын Бьёрна, что был сыном конунга Уплёнда.

— Какую виру ты дашь мне за моего воина, которого та убил?

— Никакой, господин. Он пал жертвой своего собственного деяния.

— М-м-м, я должен повидать его родичей… Ладно, станешь ли ты моим воином и займешь ли его место?

— Сочту за честь, мой господин. Однако Хотт останется при мне. Мы оба займем ближнее место на скамье у твоего трона. Многим твоим воинам придется сесть ниже, чем сейчас.

Конунг нахмурился.

— Не вижу никакой пользы от Хотта, — сказал он и, посмотрев снова в лицо норвежцу, добавил: — Ладно, пока он может трапезничать с моими дружинниками.

Бьярки сразу же поклялся в верности Хрольфу на мече Скофнунге, однако Хотту никто не предложил сделать то же самое. Норвежец спустился в залу, поманив подростка за собой, и начал искать, где бы им сесть. Он не хотел занимать самое лучшее место, но и те, что похуже, ему не подходили.

Бьярки выбрал подходящее место поблизости от трона и, столкнув со скамьи трех человек, уселся сам и усадил рядом Хотта. Когда гневные слова обрушились на него, он только пожал плечами и сказал:

— Я уже понял, что здесь за нравы, и решил не отставать от вас.

Конунг Хрольф сказал своим воинам, чтобы они перестали задираться, если не могут постоять за себя. Так Бьярки и Хотт остались жита в королевских палатах. Никто не осмеливался задевать их. Парень начал медленно набирать вес и перестал заискивать перед всеми. Но никто, однако, не стал им товарищем.

5

С приближением Йоля люди стали выглядеть какими-то испуганными. Бьярки спросил у Хотта, чем это вызвано.

— Чудовище… — прошептал Хотт, дрожа.

— Перестань стучать зубами и говори как мужчина, — проворчал Бьярки.

Юноша начал рассказывать, то и дело запинаясь:

— Вот уже две зимы подряд огромный жуткий дракон появляется здесь в это время года, прилетает невесть откуда на своих мощных крыльях. Он разоряет все вокруг, уничтожает стада и отары — ведь весь скот не загонишь в хлев. Эта напасть разорила моих родителей, так что им пришлось послать меня сюда.

— Не думал я, что дружинники Хрольфа позволят какой-то твари разорять владения и подданных своего конунга.

— Воины пытались убить его. Но их оружие было бессильно против этого чудища, и многие, самые лучшие из них, не вернулись домой. Я думаю, это не просто дракон. Это — нежить.

Хотт осмотрелся вокруг и зашептал на ухо Бьярки:

— Я слышал, как Свипдаг сказал своему брату, что, возможно, его насылает Скульд, королева-ведьма. Говорят, в Оденсе она вызывает всяких чудищ своими заклинаниями после того, как неудачно вышла замуж за тамошнего конунга, данника Хрольфа. В тех местах в жертву Одноглазому приносят рабов.

И Хотт, испугавшись собственных слов, убежал прочь. Став конюшим у Бьярки, он теперь не только чистил его скакуна, но и был у норвежца на посылках. Кроме того, в свободное время ему приходилось набивать синяки и шишки в упражнениях с оружием, которые он ненавидел всей душой и от которых тщетно пытался отвертеться.

Мало кто присутствовал на жертвоприношениях в канун Йоля, поскольку все боялись высунуть нос из дома после того, как стемнеет. Невесел был пир в королевских палатах. Конунг Хрольф поднялся и сказал:

— Послушайте меня! Повелеваю, чтобы каждый из вас сегодня вечером пребывал здесь в тишине и покое. Я запрещаю своим воинам сражаться с этим демоном. Пусть он делает с коровами все что угодно, но я не желаю больше терять своих людей понапрасну.

— Да, господин! — послышались в ответ голоса, в которых сквозило облегчение.

Бьярки молчал, словно ничего не слышал.

Свет огней потускнел. Конунг со своей наложницей отправился в башню. Дружинники разлеглись на скамьях, завернувшись в одеяла. Они много выпили, чтобы подавить страх, и вскоре сумерки огласились их громким храпом.

Бьярки поднялся и растолкал Хотта, который спал на полу рядом с ним.

— Иди за мной, — прошептал он.

Заранее приметив, где в сенях было развешано его боевое оружие, Бьярки нашел его в темноте и взял с собой. Ночь была пронизана холодной тишиной, было ясно и звездно, изогнутый месяц золотил своим сиянием пар от дыхания, застывавший инеем на морозе. Бьярки положил свою кольчугу и куртку на плиты мостовой.