И в самом деле, бесчувственность и высокомерие начинали овладевать сердцами нищих авантюристов. Синтрам вселил ненависть в их сердца. Их душам угрожала бы меньшая опасность, если бы майорша оставалась в Экебю. Ведь при бегстве с поля боя всегда погибает больше народу, чем во время самого боя.
К кавалерам майорша не испытывала особенной злобы. Будь у нее в руках власть, она бы просто высекла их, как непослушных мальчишек, а затем вернула бы им свое расположение.
Но сейчас она боялась за свое любимое поместье, о котором кавалеры заботились так же, как волки заботятся об овцах или журавли о весенних всходах на полях.
Разве мало на свете людей, которых угнетали те же мысли, что и майоршу? Не одной ей пришлось видеть, как гибнет родное гнездо, не одной ей пришлось испытать чувство боли, когда видишь, как некогда находившееся в расцвете поместье приходит в полный упадок. Отчий дом смотрит на таких изгнанников глазами раненого зверя. И они чувствуют себя злодеями, видя деревья, погибающие от лишайников, и песчаные дорожки, поросшие сорняками. Им так и хочется упасть на колени среди полей, где раньше колосились богатые урожаи, и умолять, чтобы их не корили за тот позор, который выпал на их долю. С болью в сердце отворачиваются они от несчастных старых лошадей, — пусть кто-нибудь более смелый найдет в себе силы посмотреть в глаза бедным животным! У них не хватает смелости смотреть на гонимый с пастбища скот. Нет на земле ужаснее места, чем пришедший в упадок родной дом.
О, я прошу вас, всех тех, кто ухаживает за полями, лугами и парками, за радующими взгляд цветниками, хорошенько ухаживайте за ними! Не жалейте на них ни труда, ни любви! Нехорошо, когда природа страдает от небрежности человека.
Когда я думаю о том, что пришлось испытать гордому поместью Экебю под владычеством кавалеров, мне хочется, чтобы замысел майорши увенчался успехом и чтобы ей удалось вырвать Экебю из рук кавалеров.
Майорша вовсе не хотела снова стать хозяйкой Экебю. У нее была только одна цель: избавить свой дом от этих безумцев, от этой саранчи, от этих безудержных грабителей, после которых даже трава не росла.
Бродя по дорогам с нищенской сумой и живя подаянием, она не переставала думать о своей матери, и ее постоянно преследовала одна и та же мысль: что не найти ей в жизни утешения, пока мать не снимет с ее плеч тяжесть проклятия.
Никто еще не принес ей известия о смерти старухи, поэтому она полагала, что мать ее по-прежнему живет в далеких лесах Эльвдалена. Девяностолетняя старуха работала не покладая рук, склоняясь над подойниками летом и над ямами углежогов зимой; она работала, ожидая смерти, и не страшилась того дня, когда наконец пробьет ее час.
Майорша верила, что старуха проживет еще долго и не умрет до тех пор, пока не снимет с нее проклятие. Не может умереть мать, которая накликала на голову своей дочери такую беду.
И вот майорша решила сходить к старухе, чтобы обе они обрели наконец покой. Она пойдет по темным лесам, вдоль длинной реки, туда — на север, к родному дому, где провела свое детство. Иначе не найти ей успокоения. Многие в те дни предлагали ей теплый угол и вечную дружбу, но она нигде не могла остаться. Какая-то непреодолимая сила гнала ее прочь от усадьбы к усадьбе, ибо над ней тяготело материнское проклятье.
Но прежде чем она отправится к своей матери, она должна позаботиться о своем любимом поместье. Она не может уйти, оставив его в руках беспечных гуляк и пьяниц, беззаботных расхитителей божьих даров.
Неужели она уйдет, чтобы по возвращении обнаружить, что все добро расхищено, молоты умолкли, кони истощены, а слуги разогнаны?
О нет, она должна вновь обрести власть над Экебю и выгнать кавалеров.
Она знала, что ее муж с радостью смотрел, как расхищали ее добро. Но она хорошо изучила его характер и понимала, что, разгони она эту свору, он едва ли станет заводить новую. Только бы удалось убрать кавалеров, тогда заботы об Экебю взяли бы на себя ее старый управляющий и инспектор и все пошло бы по-старому.
Вот почему ее мрачная тень уже в течение многих ночей мелькала вдоль почерневших заводских стен. Она пробиралась в дома хуторян, она шепталась с мельником и его подручными в нижнем помещении большой мельницы, она совещалась с кузнецами в темном угольном складе.
И все они поклялись помочь ей. Честь и богатство большого завода не должны были оставаться в руках беспечных кавалеров, которые пеклись о нем не более ветра, раздувающего пепел, не более волка, попавшего в овечье стадо.
И в эту ночь, когда веселые господа вдоволь натанцуются, наиграются и напьются, а затем, полумертвые от усталости, погрузятся в глубокий сон, в эту ночь их изгонят из Экебю. Она даст им сегодня натешиться вволю, этим беспечным людям. Она сидела в кузнице и мрачно ожидала окончания бала. Она долго ждала, пока кавалеры вернулись из своей ночной поездки, она сидела и терпеливо ждала, пока ей не сообщили, что погашены последние огни в окнах кавалерского флигеля и что все поместье спит. Тогда она поднялась и вышла во двор.
Майорша распорядилась, чтобы все люди с завода собрались у кавалерского флигеля, а сама пошла к своему дому. Она постучала, и ее впустили. Дочь пастора из Брубю, из которой она сделала хорошую служанку, встретила свою госпожу.
— Добро пожаловать, госпожа, — сказала служанка, целуя ей руку.
— Задуй свечи! — сказала майорша. — Уж не думаешь ли ты, что я не сумею найти здесь дорогу без света?
И она стала обходить безмолвный дом. Она обошла его от подвала до чердака, прощаясь с каждой вещью, с каждым углом. Неслышно ступая, переходила она из комнаты в комнату, и служанка следовала за ней.
Майорша была поглощена своими воспоминаниями. Служанка не вздыхала и не рыдала, но неудержимые слезы капля за каплей текли по ее лицу. Майорша велела открыть шкафы с бельем, с серебром; она нежно гладила тонкие скатерти и дорогие серебряные чаши, она провела рукой по целой горе перин в кладовой. Она перетрогала всё: и прялки, и мотальные и ткацкие станки. Она засунула руку в ларь и ощупала ряды сальных свечей, подвешенных на проволоке к крышке.
— Свечи уже сухие, — сказала она. — Их можно снять и уложить.
Внизу, в погребе, она осторожно приоткрывала бочки и ощупывала ряды винных бутылок.
Она побывала в чулане и в кухне, она все перещупала, все осмотрела. Она протягивала руку и прощалась с каждой вещью, с каждым уголком.
Под конец она обошла жилые комнаты. В столовой она погладила большой раздвижной стол.
— Многие наедались досыта за этим столом, — сказала она.
Она прошла по всем комнатам. Длинные широкие диваны оказались на своих местах. Она дотрагивалась до прохладных плит мраморных столиков с позолотой на ножках, до зеркал с фризами в виде танцующих богинь.
— Богатый дом, — сказала она. — И каким чудесным был человек, который дал мне все это.
В большом зале, где еще недавно в вихре танцев кружились пары, вдоль стен чинно стояли ряды кресел с высокими спинками.
Она подошла к клавикордам и тихонько потрогала клавиши.
— При мне здесь тоже было достаточно радости и веселья, — сказала она.
Потом майорша зашла в гостиную, находившуюся тут же за залом.
Там было совершенно темно. Шаря впотьмах рукой, майорша нечаянно прикоснулась к лицу служанки.
— Ты плачешь? — спросила она, почувствовав, что рука ее увлажнилась слезами.
Девушка разрыдалась.
— О госпожа, — причитала она. — О госпожа, они все разорят. Зачем вы уходите от нас и оставляете дом на разорение кавалерам?
Тогда майорша приоткрыла гардину и указала на двор.
— Уж не я ли выучила тебя плакать и причитать? — воскликнула она. — Смотри сюда! Двор полон народу, завтра же в Экебю не останется ни одного кавалера.
— И тогда вы вернетесь к нам, госпожа? — спросила служанка.