Главную жрицу Квенести Па заключили в темницу, находившуюся в подвалах дворца Квинари, в просторную и чистую, однако совершенно темную камеру. С помощью заклинаний темницу запечатали, чтобы Мирителисина не смогла использовать свое магическое искусство для общения с внешним миром. Несмотря на то, что многие считали приговор справедливым, все же мало кто одобрял его; лицо такого ранга не заключали в тюрьму с темных, смутных времен Сильваноса и Балифа.
— Неужели вы считаете, что справедливо держать ее там? — спросила Ниракина, оставшись наедине с сыном и мужем.
— Ты меня удивляешь, — устало сказал Ситэл. — Из всех нас тебе, чья жизнь висела на волоске, менее всего пристало сомневаться в справедливости приговора.
— Я уверена, что она не хотела ничего плохого. — Лицо Ниракины омрачилось. — Она думала только о благе несчастных.
— Может, она и не хотела поднимать мятеж, — сочувственно заметил Ситас, — но я не уверен, что она не хотела ничего плохого. Мирителисина попыталась подорвать престиж Пророка, взывая к простому народу. Это само по себе уже предательство.
— Несчастные, — прошептала Ниракина.
Супруга Пророка удалилась на покой, и в комнате остались только Ситэл с сыном.
— У твоей матери доброе сердце, Сит. Эти страдания обессилили ее. Ей нужен отдых.
Ситас угрюмо кивнул, и Пророк продолжал:
— Я намерен отправить на запад отряд из пятидесяти воинов под командой капитана Кориамиса. Их задачей будет захватить кого-нибудь из разбойников, что терроризируют наших поселенцев, и доставить пленников сюда живыми. Может быть, тогда мы сможем узнать, кто же в действительности стоит за всеми этими злодеяниями. — Ситэл зевнул и потянулся. — Кориамис выступает завтра, и уже через месяц что-нибудь прояснится.
Отец и сын расстались. Ситэл наблюдал, как принц спускается по дворцовой лестнице в противоположную сторону от их общих с Герматией покоев.
— Ты куда, Сит? — неловко окликнул его отец.
— В мою старую комнату, отец, — с видимым смущением отвечал принц. — Герматия и я… Мы в последнее время не живем вместе, — жестко закончил он.
Ситэл удивленно поднял седую бровь.
— Ты не завоюешь сердца женщины, оставив ее одну, — посоветовал он.
— Мне нужно время на размышление, — возразил Ситас и, отрывисто пожелав отцу доброй ночи, ушел к себе.
Когда стихли его шаги, эхом отдававшиеся в коридоре, Ситэл вздохнул. То, что Ситас и Герматия по какой-то причине поссорились, беспокоило его больше, чем необходимость посадить Мирителисину за решетку. Он знал своего сына и знал невестку. Оба были слишком гордыми, слишком несгибаемыми. Любая размолвка между ними со временем только усилится. Это нехорошо. Роду Сильваноса требовалось обеспечить продолжение — у них должны быть дети. Ситэл решил, что необходимо что-то предпринять.
Тело Пророка сотряс продолжительный зевок. Во всяком случае, сейчас он думал только о своей собственной кровати, о своей жене и о сне.
Прошло несколько недель после мятежа на Рынке, и как-то поздней ночью патруль из четырех королевских гвардейцев, проходя мимо храма Квенести Па, заметил на ступенях тело. Двое воинов подбежали и, перевернув его лицом вверх, в изумлении узнали в мертвом эльфе Нортифинтаса, одного из своих товарищей. Он отправился в западные земли вместе с другими сорока девятью воинами, от которых не было вестей уже больше двух недель.
Ночной патруль спешно доставил тело погибшего во дворец Квинари. По дороге к ним присоединились другие отряды, и к тому времени, когда группа достигла главных ворот дворца, она насчитывала уже более тридцати человек.
Станкатан, мажордом, поднялся на яростный стук гвардейцев, открыл дверь и появился в проеме, высоко подняв шипящую масляную лампу.
— Кто здесь? — осипшим со сна голосом спросил Станкатан.
Офицер, обнаруживший Нортифинтаса, объяснил, что произошло. Станкатан побледнел, взглянув на тело, которое воины несли на плечах.
— Я позову принца Ситаса, — решил он и поспешил в холостяцкие покои своего молодого господина.
В открытую дверь он увидел принца, уснувшего за столом. Пожилой эльф покачал головой. Все знали, что принц Ситас и его жена живут раздельно, и это печалило старого слугу.