И вот тогда я почувствовал дым и понял, что эти цвета могли иметь и другую интерпретацию.
Если сейчас оглянуться назад, то можно счесть удачей, что большинство обитателей Гномьекучи собрались на вершине горы, вдали от своих лабораторий в низине. Я оказался первым, кто оглянулся и увидел черный дым, поднимающийся от нашей деревни, и пурпурные языки пламени на крышах нескольких зданий.
Я закричал, и мои соседи отреагировали как один, устремляясь вниз, чтобы помочь затушить распространяющийся пожар. Уже пять зданий, включая дом Вана, были охвачены пламенем, из их окон и дверей валил дым.
Пышные фиолетовые цветы, захватившие лужайки, оказались особенно восприимчивыми к пламени. Они раздувались от жара и взрывались, словно бобы на сковородке, разбрасывая вокруг тлеющие угольки. Пока мы присматривались, из-за горящих семян загорелись еще два здания, утопающих в маслянистом воздухе.
Как один гномы-механики Гномьекучи помчались с холма. И как одного нас отбросило на землю первым из мощных взрывов того вечера. Какое-то наполовину завершенное изобретение уступило жару, снеся стены и крышу дома изобретателя. На его месте, словно разъяренный ифрит, поднялся огненный столб, а разлетающиеся горящие щепки перекинули пожар еще на несколько зданий.
Взрыв убедил большинство гномов-механиков, что лучшим местом для борьбы с пожаром будет противоположная сторона горной вершины, подальше от пламени. Они как один кинулись туда, бросая на ходу свое вино и корзинки с обедами.
С другой стороны, мне надо было найти Вана. Меня не удивляло то, что его обиталище оказалось в центре бедствия. Я задыхался из-за кружащегося вокруг меня пепла, а ветер хлестал меня, стремясь не пустить к дому друга. Шипение пламени казалось мне змеиным смехом.
Переднюю половину дома Вана затянули черные, колышущиеся клубы дыма, из-под которых пробивались столь же красные, как чешуи дракона, языки пламени. Я глубоко вдохнул горячего жирного воздуха и устремился к дальней половине.
Я обнаружил Вана растянувшимся на полу, потерявшим сознание перед своим алтарем из дерева и металлических шипов. Древесина шкафа почернела, но в остальном он был совершенно не затронут огнем. На его верху, так же как в ночь своего прибытия, пульсировал и пылал осколок звезды.
Я не смог бы поднять Вана, не потеряй он так сильно в весе за последние две недели. Теперь он казался легким словно перышко, и я смог перебросить его через плечо. Он сплюнул пепел и слабым голосом произнес:
— Черный. Полностью черный.
И в самом деле, как я мог видеть, Ван еще раз воспользовался машиной, и все шары опустились в черной категории. Я ругался, спотыкался и тянул Вана наружу. А когда вытащил его через главную дверь, раздался глухой треск, и вся передняя часть дома рухнула позади нас.
Пока я был внутри, пожар в Гномьекуче стал только сильнее, и по деревне закружились ураганчики раскаленного воздуха, разносившие золу и горящие угли. Я поднялся на скальную вершину, чувствуя, как воздух свежеет по мере восхождения. Но в моих глазах все еще плясали звездочки, когда я, наконец, почувствовал, как руки других гномов-механиков забирают у меня Вана. Я едва слышал их голоса, долетавшие словно издалека. Мне пришлось сделать несколько глубоких вдохов, прочищая легкие от дыма, прежде чем звездочки стали пропадать.
Деревня была покрыта черной завесой. Огонь, красный, как обещанный закат, прорывался сквозь эту черноту, иногда соединяясь в пылающие столбы. А там, где лежали руины дома Вана, виднелось, подобное маяку, неземное зеленое свечение. Маяк взывал ко мне.
Я неуверенно поднялся и зашагал обратно с холма к горящей деревне. Нашел дымящийся обломок огромной ножки стола и, сжимая его, словно дубину, направился к жилищу Вана. Обрушившаяся часть дома сгорела практически дотла, но к машине вела чистая дорожка. В течение некоторого времени я постоял перед ней, вглядываясь в оплавленную статуэтку и ее драконьи глаза. Я чувствовал, как она притягивает меня. А потом поднял ножку стола и принялся за работу.
Следующим утром Ван проснулся поздно. Мой дом серьезно пострадал от пожара, но не обрушился и теперь выглядел очень оригинально. Балки устояли, а следы копоти сделали каменную кладку более стильной. Остальная часть деревни оказалась разрушена. Однако уже можно было слышать, как оставшиеся в живых стучат и пилят, начиная отстраивать заново свои дома и жизни.
Ван ослаб, но в его глаза вернулась обычная искра любопытства. Ему и так бы не отказали, но он, как только почувствовал себя достаточно окрепшим, потребовал, чтобы я отвел его к руинам дома.
Мой друг немедленно устремился к дальней части своего дома, где находился его предсказывающий аппарат. Он увидел, что огромный шкаф истерзан до неузнаваемости, но не сгорел. Я предположил, что всему виной обрушившиеся балки, превратившие его изобретение в мешанину обломков, порванной проволоки, изогнутых шипов, битых линз и раскатившихся шаров.
И не было никаких признаков осколка звезды. Ван топтался вокруг в течение добрых двух часов, пытаясь найти его, но наконец, моего друга вынудило оставить поиск собственное физическое состояние. Он устало согласился позволить мне уложить его спать. Прошло целых три дня, прежде чем он смог заняться восстановлением своего дома. Если ему и снилось что-то, пока он спал, Ван не рассказывал мне об этом.
Он выдвинул теорию, что пожар начался, когда два металлических шара заклинило между двумя шипами, замкнув контур и вызвав перегрузку машины. А такая метеорологическая редкость, как горячий, маслянистый воздух, ускорила распространение пламени, повлекшего катастрофические последствия. Осколок звезды, как предположил Ван, должно быть, расплавился, испарился или взорвался в огне. Как часть звезды, он наверняка имел внутри неимоверный жар.
Я согласился с другом. Вынужден был согласиться с ним, несмотря на то, что знал, как он не прав.
В эти дни я часто хожу к кратеру на склоне Таггловой Вершины, и, как правило, один, поскольку Ван потерял вкус к чудесам неба. Хожу туда, чтобы рассматривать созвездия, изображения Богов в небе. А еще — чтобы удостовериться, что никто не начал рыться в заросших травой остатках ямы, что никто не раскапывает смертоносное сокровище, погребенное в этом месте.
Иногда я задремываю возле кратера и вижу сны. В них многоглавый дракон рычит и пытается вырваться из своего деформированного, зеленоватого яйца. Я держу это яйцо в руках так же, как держал осколок звезды на следующую ночь после пожара. В этих снах драконьи головы взывают ко мне, обещают богатства, чудеса и открытия, каких я даже не могу себе представить. Драконьи головы взывают ко мне так же, как взывал в ту ночь осколок, когда я забрал статуэтку из лаборатории Вана. Я захоронил ее здесь, на Таггловой Вершине, в черном ящичке.
Во снах я точно так же хороню яйцо, и, когда хороню его, змеюки шипят и убираются обратно в свое каменное логово, откуда больше не смогут влиять на жизнь людей и гномов-механиков.
А по пробуждении я ощущаю себя так, словно что-то завершил. Я раскрыл одну из небесных тайн.
Маргарет Уэйс, Дон Перрин
Мастер Высокий и Мастер Маленький
Они называли себя мастер Верзила и мастер Малыш. Мы знали, что это не настоящие имена, но настоящие нас и не интересовали — мы приняли их за простых фермеров из Гудлунда, которые ищут, к примеру, потерянную копну сена.
В конце концов — их дело, как называть себя.
Мы просто жили себе потихоньку в Гудлунде — пока незнакомцы не тревожили нас, мы тоже их не беспокоили. Я, лорд-мэр Гудлунда, побывал во многих местах, но никогда не видел ничего милее родной долины.
Верзила был, пожалуй, самым высоким человеком из всех, кого когда-либо видел я, да и остальные тоже. Когда он входил в таверну, то вынужден был не только нагибать голову, но и сгибаться пополам, иначе легко мог разнести в щепки ветхое здание. Единственная таверна, которая могла бы легко вместить мастера Верзилу, находится в Утехе, но я постоянно забываю ее название.
Мы сразу смекнули, что в жилах Верзилы есть частица эльфийской крови. В Гудлунде ничего не имеют против эльфов, как не возражают против любого, кто любит добрую шутку, кружку эля и трубку с крепким табачком. А если еще и шахматы, то… Впрочем, я забегаю вперед.