Очень немногое производилось на месте в Келебундине. В деревне был один искусный кузнец, но он хорошо делал молотки да пилы и не умел изготавливать оружие и сельскохозяйственный инвентарь. Практически все оружие, которое имелось у гномов холмов, было куплено, выменяно или просто украдено у их горных сородичей в Торбардине.
— Можем продать все тану, а можем и сами поторговать на северной дороге. Как вы думаете? — обратился Селквист к собратьям.
— Ну, кто станет покупать лопаты, кирки и пилы по пути в Утеху? — серьезно заметил Мортар. — Бродячая банда гоблинов, ямы на дороге копать? Нет, надо продать их тану.
Мортар лучше всех разбирался в торговле, и Селквист с ним согласился, но Пестл возразил:
— Но ведь кто-нибудь сможет опознать свою вещь, и тан заставит нас ее отдать.
При слове «отдать» гномы помрачнели и с надеждой посмотрели на Селквиста, который был признанным лидером группы.
— Я придумал! — заявил тот после недолгой паузы. — Мы отдадим эту вонючую овцу в подарок дочери тана. Тогда — мы герои! А если потом возникнут какие-то споры о другой нашей добыче, тан будет на нашей стороне.
Братья подумали и закивали в ответ, однако только что вошедший Огер восторга не выразил. Он сузил глаза и подозрительно поинтересовался:
— Что, вы говорите, мы сделаем с овцой?
Селквист разъяснил ему план и гордо добавил, что это была его идея. Огер покачал головой и что-то пробормотал себе в бороду.
— Что ты говоришь? — заинтересовался Селквист. — Я слышал что-то о бараньем жарком?
— Было жаркое! Вы хотите отдать наш ужин этой соплячке только потому, что она дочь тана?
— Надо меньше думать о желудке! — поучающе провозгласил Селквист. — И больше о Деле! Мы должны собрать как можно больше денег на наш маленький поход.
Селквист загасил лампу и важно двинулся к двери. Остальные потянулись за ним. Последним плелся Огер, веся лампу.
Огер знал о Деле все!
Единственным Делом для Селквиста был, есть я будет только сам Селквист.
Глава 4
Зал собраний располагался в центре Келебундина, и это название звучало гораздо величественнее, чем выглядел сам зал. От здания, как спицы в колесе, разбегались основные дороги, которые вели к окраинам поселения. Они пересекались с кольцевыми дорогами, а дома гномов находились между ними. Деревня не имела защитной стены, но все дома были построены из камня, и каждый из них представлял собой маленькую крепость.
Гномам холмов не нравилась идея быть запертыми за оградой. Стены напоминали им об их родственниках — гномах Торбардина. Они напоминали гномам холмов о тех страшных днях после Катаклизма, когда Торбардин закрыл ворота своих мощных стен перед самым их носом, оставив своих возлюбленных родственников подыхать от голода в чистом поле.
Сегодня зал собраний — а на самом деле просто дом, занимавший целый квартал и по размерам примерно соответствовавший четырем обычным гномьим домам, — был переполнен, и даже присесть было негде.
Селквист и его друзья с овцой с трудом вошли и начали, распихивая остальных гномов, пробираться вперед.
— Извините… Позвольте… Аккуратнее, тут моя нога! — Селквист упорно пробивался вперед.
Когда гномы замечали, кто именно это лезет, на их лицах появлялось отвращение, как будто они случайно глотнули прокисшего пива.
— Кто там? Что происходит? — спокойно поинтересовался тан. Он был добрым гномом, пекарем по профессии, смотрел на мир с надеждой и, наверное, поэтому всегда выглядел несколько разочарованным.
— Это Селквист. Путешественник! — фыркнул кто-то из стоявших рядом.
Тан вздернул брови, и его лицо болезненно исказилось. Когда-то он возлагал определенные надежды и на Селквиста, но они развеялись много лет назад.
— Селквист! Что бы ты ни продавал, нам это не нужно. Мы прекрасно поторговали сегодня и без тебя.
Тан небрежно ткнул пальцем в кучу, лежавшую перед ним. Шесть мешков с мукой, пакет с хлебом, плуг для упряжки быков, четырнадцать пустых бочонков из-под гномьей водки. Ближе к выходу стояли и испуганно косились на толпу две упитанные овцы.
— Мои поздравления, — спокойно ответил Селквист. Он обернулся, схватил за руку Огера, который начал пятиться в толпе, и вытащил его вперед, — Видя здесь столько добра, я боюсь, что наш маленький подарок тебе будет неинтересен. Я слышал, — добавил Селквист в порыве вдохновения, — что у твоей любимой дочери Пышечки день рождения!
Гномы, стоявшие вокруг, казались обескураженными: они в панике прикидывали, как могло случиться, что они пропустили такой день и как им теперь выкручиваться.
Селквист выдвинул вперед Огера, который положил перед таном овцу.
Тан моргнул. Из-за его спины выскочила пухлая девочка, растолстевшая на отцовских пирогах и ничего так сильно не любившая, как слойки с кремом, и закричала:
— Аааа! Моя хочет!
— Но, бриллиантовая моя! — пробормотал тан, с подозрением глядя на Селквиста. — Сегодня ведь не твой день рождения. Твой был два месяца назад!
Остальные гномы вздохнули с облегчением. Пышечка нахмурилась, затопала маленькими ножками и завопила:
— Мой, мой, моя хочет! Аааа!
Ее лицо скривилось, и две слезинки, с большим трудом найдя дорогу между пухлыми щеками, упали на пол. Девочка бухнулась следом, и стоявшие вокруг гномы поспешно отпрянули. Ее истеричный характер был всем слишком хорошо известен.
— Не расстраивайте ребенка, — вкрадчиво проговорил Селквист. Он нагнулся и погладил девочку но голове.
— Слез побольше! Побольше слез, — тихо прошептал он ей.
Стоявшая неподалеку жена тана, необычайно рослая для гнома женщина с впечатляющими бакенбардами, гневно шевеля ими, направилась к мужу. Тан сломался.
— Спасибо, Селквист. Мы… ну… принимаем твой дар.
Он поднял овцу и передал дочери, которая вцепилась в нее с такой силой, что казалось, бедное животное сейчас задохнется.
Огер, с тоской наблюдавший за всей процедурой, облизнулся и печально подумал о холодце из бараньих ножек.
Довольный Селквист поклонился тану и начал пробираться сквозь толпу к большому бочонку орехового эля, стоявшему на возвышении в углу зала. Но вдруг чья-то грубая рука схватила его за рубаху, и он неожиданно для себя оказался нос к носу с разъяренным крепким седовласым гномом. Это был воевода деревни.
— Может быть, ты и думаешь иначе, господин Селквист, — вождь был красен от гнева, — но мы нападаем на драконидов вовсе не затем, чтобы ты и твоя воровская шайка могли чем-нибудь поживиться! Мы рискуем жизнью, и, клянусь Реорксом, мне надоело наблюдать, как твоя тощая задница исчезает в трещине стены, пока моим бравым парням вышибают мозги.
— Невелика потеря, — пробормотал Селквист.
— Что?! Что ты сказал?! — проревел вождь, подтягивая его еще ближе к себе.
— Я сказал, вы — великий вождь, Мурбрайн. — Селквист попытался выскользнуть из рук воеводы.
— Муртан![1] — проревел вождь, — меня зовут Муртан! — Он тряхнул Селквиста. — Что бы вы там ни стащили, несите сюда немедленно! Все надо распределить между наиболее нуждающимися!
— Конечно, Мурбрайн, — вежливо согласился Селквист. — Мы все принесем. Только сначала вы пойдите к этой очаровательной маленькой девочке и скажите ей, что забираете ее милую овечку.
Вождь побледнел. Двухметровые дракониды с их ужасными зубами и отравленными лезвиями мечей были ничто по сравнению с Пышечкой.
— Запомни, хитрый щенок, — прорычал Муртан, приподняв Селквиста и встряхивая его при каждом слове. — Чтобы я больше не видел тебя во время набега! Если увижу, добьюсь, чтобы тебя изгнали!
Это была страшная угроза для любого гнома. Изгнаннику навсегда запрещался вход в родную деревню и общение с родным кланом. Он становился бесприютным бродягой, обреченным до конца своих дней скитаться по Кринну. Изгоя мог принять другой клан, но и в этом случае он не становился полноправным членом клана, а жил в нем как бы из милости, не имея права голоса.
Муртан отпустил Селквиста и, резко развернувшись на каблуках, отошел в сторону.