Уже долгих три часа церемониймейстер расхаживал по залу в сопровождении пяти слуг, совершал церемонные поклоны, воскуривал жертвенный фимиам около каждой из девяти статуй и молился, молился, молился. Поскольку молитвы эти в различной вариации повторялись уже по третьему кругу, просители, с молодым императором во главе, начали несколько утомляться.
Но вот третий круг был завершен «Какое счастье, что он не нарезает все девять кругов» — подумал при этом про себя император. И мажордом Аспагарусов, почтеннейший Капус д'Реми, важным шагом, чуть подпрыгивая при постановке левой ноги, направился к коронованной особе. Император и его свита встали.
Императору Анно Второму было уже тридцать четыре года. Но ни на лице, ни в теле императора не было и грамма жира, он был молод, силен, изящен, как и полагалось столь высокородной особе, хорошо тренирован (все-таки профессиональный военный) и к тому же красив. При всей своей изящности тело императора было сильным, каждая мускула прекрасно развита, а стремительности и точности его движений мог позавидовать иной молодой офицер. Говорят, император часто обходился без охраны, особенно, когда слонялся по столичным злачным местам, а его тренированное тело не раз выручало хозяина из сложных и опасных передряг. На увещевания канц-министра, который всегда был обеспокоен такими похождениями монарха, император милостиво отвечал, что откуда ему изволите знать действительную ситуацию в стране: из отчетов шефа полиции, министров и лорда-протектора разведки? Дудки! Они будут писать то, что нужно или выгодно им самим, а не то, что есть на самом деле. Только личный контроль! Черты лица императора — правильные, утонченные, благородные, скрывал пышный парик — обязательный при столь старинной церемонии. При своем дворе император парики отменил и теперь их носили только закостенелые ретрограды. Серые глаза из-под тяжелых бровей смотрели на мир немного насмешливо, да и сам император не прочь был пошутить (иногда и брутально), да и привычка к военной разгульной жизни никуда не выветрилась. Около себя император собирал таких же людей — весельчаков, смелых, порою безрассудных, честных и прямолинейных. Они хорошо разбавляли стоячее болото придворных интриганов и служили надежной опорой молодому императору. Их так и называли «Веселая Гвардия». Личную охрану императору составляли только из Малиновых мушкетеров, недаром полковником этой элитной части император оставил себя самого. Принц крови стал полковником Синих мушкетеров.
Для этой церемонии, кроме парика, на императора напялили жутко неудобный парадный камзол из золотой ткани, украшенной тонким шитьем, кружевами и драгоценными камнями. Скромность императора подчеркивал только единственный боевой орден, полученный им еще в чине капитана. Других наград император никогда не одевал (кроме церемонии вручения, разумеется). Особенное неудобство составлял высокий кружевной воротник, выкрахмаленный до белоснежного опупения дворцовыми мастерицами. В таком воротнике не то чтобы слово сказать, вздохнуть было мероприятием, требующем и мужества, и изрядной сноровки. Короче, по мнению самого императора, выглядел он совершенным пугалом огородным, и если и согласился он на такой наряд, то только потому, что знал: в этом замке, и в этом зале опасаться за свою жизнь нечего.
Под стать самому императору была одета и вся его свита: все при орденах и полных регалиях, затянутые в парадные камзолы, обильно украшенные вычурными украшениями и все, как один, в старомодных длинных париках с мелкими завитушками. Со стороны вся делегация напоминала свору королевских пуделей, готовящихся к выполнению сложного циркового номера.
Пудель канц-министр находился ближе всех к императору. Он и пролаял, простите, зашептался первым, когда церемониймейстер направился прямиком к их делегации: «Пора становиться в стойку!» По этой команде вся свора снялась с места и уставилась на приближающегося субчика. Оный был как раз для затравки своры: пухленький колченогий субъект с самой противной искусственной улыбкой в мире. Зарычали как-то все вместе. И только вмешательство коронной руки прекратило на время глухое бурчание среди подчиненных.
Теперь предстояло довольно длинное раскланивание с господином мажордомом. Одни поклоны предназначались императору, другие канц-министру, а третьи — остальным придворным. На поклоны благородный д'Реми незамедлительно получал симметричный ответ. Малейшая заминка считалась дурным тоном и резко снижала долю уверенности в милости богов.