Когда Лион принца спросил о том, он тоже подтвердил, что даже Ворон с Таем его выследить не смогли — пропал, как и не было его.
А мальчишечку кто-то забившемся под куст видел, да сразу не взяли, а потом тоже не нашли…
В общем, все было плохо: поиски их закончились неудачей, Корр с Таем обиходив всех кого смогли, сами были в плохом состоянии теперь, а у соседей, с приходом сумерек, начали отпевать покойниц — скорбно и протяжно — по душе, как ножом по стеклу.
Чуть легче стало, когда в дом пошли да окна наглухо затворили.
Дубн то бобылем оказался — один жил. Вот их на ночь-то к себе и забрал. А по-другому — никак не выходило! Корр с Таем совсем плохие были — их, тому же Дубну, с Виком на пару, пришлось по очереди в дом на плечах затаскивать, своими ногами от истощения они идти не смогли. И с лица оба спали: бледные, щеки ввалились и синяки черные вокруг глаз — самих теперь лечить-то бы надо…
Хозяин их, между делом, корову подоил. И стали они с принцем друзей отпаивать, по переменке, то молоком с медом, то самогоном по капельке — кто ж знает, что поможет, в их-то случае… и Дубна слушать.
А тот на стол накрывал, да извинялся. Что вот живет один, уж зим десять как. Жена его родами первыми, как померла — так и живет. Он, горемычный, по ней долго убивался — у них-то все по большой любви когда-то сладилось. Потом, как оглянулся, а вокруг только девки молоденькие — пустобрёшки легкомысленные. Так один и остался — привык уже. Только вот дорогих гостей попотчевать разносолами не может — так только: клубеньки в кожурке, еще вчера отваренные, сало соленое да капуста квашеная. Вот только хлеб свежий… еще Розанка сутра напекла, да одинокому соседу занесла.
Друзья уснули, а они втроем за стол сели потрапезничать — чем Светлый послал. Мэкнули по стопочки какой-то ягодной наливки, за упокой души доброй женщины и ее дочек — самогон-то их хозяин не стал на стол выставлять, привычно посчитав Ли за малолетку. Зажевали это дело капусткой, по клубеньку съели и сала по паре ломтиков — аппетиту, что-то, ни у кого не было. Так что и сами вскорости спать подались.
Легли-то на полу — на хозяйской кровати умученных Тая с Корром разместили. Ли, сначала было, в хлев на соломку намылился, да вспомнил, что вечером со стадом корова вернулась, и пришлось укладываться там, где постелили.
А утром, после такого тяжкого дня да не вполне мягкой ночи, проснулись поздно.
Их хозяин уже успел и корову подоить да со стадом отправить, и к ямам у реки сходить — указания работникам оставить. А теперь стоял у печи и оладьи на всю компанию жарил.
Так что утренняя трапеза в отличие от вечерней, на вкус Ли, была не в пример лучше. Дубн на стол выставил целую гору оладьев, а к ним черничного варенья. Да кроме них еще большую сковороду со скворчащими на ней ломтями сала и полутора десятками глазками яиц. А сало в яичнице — это, знаете ли, совсем другое дело!
В общем, из Середних Глинок выехали они хорошо после полудня, пока Тай с Корром не оправились, и не уверили всех, что выдержат в седле до самого заката. А именно столько им и предстояло теперь ехать до Аргилла.
Вчерашнее ужасное происшествие, в котором они, в силу Судьбы, вынуждены были поучаствовать, тяжким грузом давило на каждого. И ни чудесные бани с теплой водичкой, без какого-либо усилия с твоей стороны льющейся на голову, не умелые руки сильных парней, размявших им спины, не сумели полностью сгладить гнетущего впечатления от вчерашнего происшествия.
И даже такое увлекательное, в другое время, занятие, как покупка нового коня, не смогло поднять общее упавшее настроение.
А Ли, получивший в собственность этого молодого и резвого скакуна, поймал себя на том, что не столько радуется новому другу, сколько расстраивается прощанию со старой кобылкой дядюшки Лайсо. И само это, казалось бы, радостное событие, придавленное плохим настроением, преобразилось в его голове в тоску по старым, пришедшим к своему завершению временам. Может там, позади, и не было все так уж расчудесно, но он был сыт, в тепле, и его там любили. Уж Лошадник-то, точно! А вот впереди грезились неопределенность, опасность и беды…
И только довольно жесткое внушение Тая уберегло купленного конька от скорбной клички «Морось», которую было дал ему под гнетом расстроенных чувств Ли. Легкий подзатыльник от Тая — так только, волосы примял, да высказывание: «Что пора заканчивать из себя блаженного строить — парень-то большой! И должен бы понимать, что им очень повезло, когда в конюшнях провинциального города нашлась на продажу такая хорошая, во всех отношениях, лошадь!», помогли в поиске более-менее приличного имечка.