Не давая отцу опомниться, что тоже было его приемом, Анекдот предложил:
– Хотите, расскажу самую короткую притчу? «Сколько вам лет?» – спросил судья подсудимого. «Будет двадцать восемь», – ответил тот. «Не будет!» – сказал судья. Думаю, Иосиф Виссарионович бы до упаду смеялся!
– Зачем ты так? – продолжал сопротивляться отец. – Наоборот, в трудные моменты надо обращаться к нему. И он поможет, как помог всем во время войны.
– За помощью? К нему? Знаешь, есть такой анекдот… Двое пьяных – видимо, не евреи – ползут по железнодорожному полотну. Перебирают ногами шпалы, за рельсы хватаются… «Какая длинная лестница! – восклицает один. – Как много ступеней! А перила какие холодные!» «Ничего, – отвечает другой. – Видишь, к нам на помощь спешат трое с огромными фонарями?» Если ты ждешь такой помощи, то получишь!
Едва ли не каждый день Абрам Абрамович рассказывал хотя бы по одному анекдоту. И почти всякий раз анекдоты были прелюдией или финалом бесед о проблемах, которые бередили душу друга нашей семьи. Душа же его негромко, но и непримиримо, с не видимыми миру слезами и видимым юмором откликалась на все доброе и все злое, что свершалось в стране. Злого, увы, было больше, и оно действовало активнее.
– Приходит еврей менять фамилию… – начал в один из вечеров лучший друг нашей семьи. – Приходит и просит: «Сначала поменяйте на Иванова, а потом – на Петрова». – «Зачем же два раза?» – «А затем, что, если меня спросят о бывшей фамилии, я отвечу: «Иванов». – Покашляв, как обычно, после историй, требующих осмысления, Абрам Абрамович сказал: – Я к тому, что нынче разоблачают космополитов и раскрывают их истинные фамилии, замаскированные псевдонимами. Днем с огнем ищут… Но с огнем жестоким и выжигающим.
– Что выжигающим? – спросила мама.
– Судьбы человеческие. И даже жизни… Это наше излюбленное состояние: никакой войны нет, а люди гибнут. За что? Во имя чего?!
Подобные разговоры Анекдот, как известно, предпочитал вести на свежем воздухе, где в голову ему приходили «свежие мысли». Но тут уж не мог сдержаться.
– В каждом издательстве и каждой редакции газеты или журнала должны среди авторов обнаружить хотя бы парочку космополитов. Желательно больше, но минимум парочку.
– А кто это такие… космополиты? – поинтересовался четырехлетний, но уже очень любознательный Игорь.
– Антипатриоты, – объяснил Анекдот.
– А кто такие антипатриоты? – не отставал Игорь, с трудом выговаривая длинное и непонятное слово.
– Ну, те, которые не любят свою Родину.
– Разве можно ее не любить? – удивился Игорь.
– Нельзя… Это запрещено! Но все мы и так, без запретов и без подсказок, любим ее. Любить под воздействием? Это же оскорбление для любви. Однако кое-кто сомневается, кое-кто нам не верит.
– Нам?! – Игорь обвел руками кухню, где находились мы с ним, тесно притершись друг к другу, мама и Абрам Абрамович, на полтуловища переместившийся в коридор. Отец ушел с Дашей в драматический кружок, где сестра в каком-то самодеятельном спектакле играла четырехлетнюю девочку, то есть себя.
– В нашем медицинском издательстве тоже поискали и нашли одного антипатриота. Пока одного… – сообщил Анекдот. – Талантливого биолога разоблачили. Неталантливых, я заметил, у нас не трогают. Он книгу написал в защиту русской природы. Русской… а сам еврей. Подписался – «Савельев», но выяснилось, что он – Фельдштейн Зиновий Савельевич. Стендалю можно было взять псевдоним и Лескову можно, а Фельдштейну – нельзя. Они псевдонимами подписывались, а он под псевдонимом «скрывался». Как уголовник… Я начал, конечно, его оправдывать. Мне отвечают: «Он оклеветал нашу экологическую среду. Пусть сам придет и оправдается!» Но он не может прийти.
– Не может? – переспросила мама.
– У него нету обеих ног.
– Как… нету?
– Потерял их на фронтовом Ковельском направлении. С миной столкнулся. А теперь подорвался на другой мине и на другом направлении.
– На каком? – продолжала, замирая, интересоваться мама.
– На антисемитском… Весьма модный фронт!
Хорошо, что дома не было отца: он бы сталинскую власть стал защищать.
– Меня обвиняют в том, что помог издать эту книгу. По знакомству, конечно! Мы с ним в самом деле познакомились не вчера. А восемь лет назад… в госпитале. Мне ампутировали руку, а ему ноги. Приятели… по несчастью. Есть за что обвинять!
– Нереально! – сказала мама.
Но ее «нереально» было равнозначно слову «кошмар», а не слову «неправда».