авещал родные края, напрочь позабыв, как прямолинейны и бестактны его собратья по крови. Забыл и о том, какое устрашающе-великолепное зрелище они из себя представляют, и о варварской привычке соплеменников мастерить тяжёлые украшения из костей поверженных врагов вперемешку с золотыми монетами чужих стран и грубо обработанными каменьями. Потомки Имира и Бергельмира были мрачными воплощениями первозданной стихии, льда, ветра и снега - а Локи, ётуна по рождению, всегда тянуло к обжигающим языкам огня. - А-а, понятно. Кто это тебя так? Отвернувшись, Локи перевёл взгляд на зубчатую полосу далеких Железных гор. Ётун освежует добытого оленя, созовёт разбежавшихся гончих и уйдет своей дорогой. Ну и пусть. - А я тебя признал, - великан оказался прямо за левым плечом Локи. Ни одна ветка не хрустнула под ногой, ни один сухой лист не зашелестел, пока охотник беззвучно пересекал поляну. - Ты Локи, который ушёл в Асгард. Говорили, ты надолго застрял в плену у цвергов. Мол, Один выменял твою голову на золотой молот для своего сынка. Тор теперь с ним неразлучен. Что, правда или врут? Локи злобно фыркнул, с силой выдохнув через нос. Вот как, значит. Вот какие слухи о нём распускает Один и его прихвостни. Сплетни успели облететь все Девять Миров, достигнув даже ледяных равнин Нифльхейма. Пожалуй, настала пора вернуться в Асгард и перемолвиться словечком-другим с Одином. А цверги-то, цверги каковы! Так и не отважились признаться, что упустили пленника. Затаились и помалкивают под своими горами, трусливые душонки. Нет, надо собраться с силами и наслать на них повальный мор, что ли... Тяжёлая, обжигающая холодом сквозь меха и слои ткани рука упала на его плечо, с неодолимой силой развернув и толкнув спиной к сосне. Оказавшись лицом к лицу с ётуном, Локи растерянно сморгнул, вскинул ладонь - меж разведённых в стороны пальцев затанцевало готовое рвануться в бой рыжее пламя. Здравый смысл твердил, что великан, при всей его силе и ловкости, ничего не сможет ему противопоставить. Он может исчезнуть в любой миг, может обернуться рыбой или зверем, слиться с шершавым стволом дерева. - Стой, не дергайся, - велел ётун. - Не обижу. Сильные, широкие пальцы обхватили Локи за подбородок, вынудив задрать голову. В другой руке великана мелькнуло прозрачным льдом узкое лезвие. Локи забыл выдохнуть застывший в горле воздух, когда клинок плавно скользнул меж губ, рассекая скрученную заскорузлую жилу. Рот мгновенно наполнился солёной кровью, она тёплыми струйками потекла по подбородку, закапала вниз, пачкая одежду. Великан отпустил его, слегка толкнув в плечо, и Локи пошатнулся, не веря тому, что всё кончилось. Вот так, легко и просто, по чистой случайности и прихоти судьбы. Он слепо заковылял к реке, спотыкаясь о корни, а ётун, словно напрочь позабыв о нём, шагнул к оленьей туше. На берегу Локи, напрочь утративший чувство времени, просидел долго, почти до самого заката. Кривясь и ругаясь, выдергивал пропитавшиеся кровью скользкие остатки нитей, похожие на дохлых червей. Они застревали в коже, оттягивая губы, заставляя Локи кривиться в гримасах и скалиться подобно дикому зверю. Он заговаривал текущую кровь, пил большими глотками холодную воду, пока не заныли зубы, наслаждаясь вернувшейся способностью ощущать вкус. Снова и снова проводил пальцами по уродливому кольцу разбухших шрамов вокруг рта, убеждая себя, что вскоре они заживут и станут совершенно незаметны. Дёргающая боль приходила и уходила, как морские приливы и отливы, но больше не имела значения. Локи говорил сам с собою и бурлящей на перекатах Ивинг, отмечая, каким хриплым стал его голос и как неохотно ворочается язык. Меткое и дерзкое слово всегда было его наивернейшим оружием, но теперь его меч затупился и покрылся ржавчиной. Одна из снежных гончих прибежала и села рядом, сочувственно пыхтя и таращась серебряными глазами без зрачков. Потянуло запахом горящих смолистых поленьев и сладким ароматом жарящегося мяса. Мясо. Дымящееся, с привкусом крови, в которое наконец-то можно впиться зубами, рвать и глотать большими непрожёванными кусками. Как прекрасна жизнь. Возясь у реки, Локи умудрился насквозь промочить сапоги, нижний край плаща и рубаху. От костра веяло согревающим жаром, отрубленная голова оленя с остекленевшими глазами и короной рогов красовалась на пне, а распяленная вверх ногами ободранная туша зверя висела меж двух соседних деревьев. Ётун неторопливо отсекал ножом длинные, тонкие пласты капающего кровью алого мяса, нанизывал на ветки и развешивал над огнём. - Можешь называть меня Хальфом, - буркнул он, когда Локи подошёл к костру. - Не жри сразу помногу, стошнит. - Угу, - промычал Локи, сражаясь с полупрожаренной олениной, такой хрустяще-обугленной снаружи и упругой, истекающей соком внутри. - Я у тебя в долгу. - А то, - с достоинством кивнул нифльхеймский охотник по имени Хальф. Отрезав новый кусок, он швырнул его гончим. Клацнули узкие челюсти, пойманное на лету мясо исчезло. - В большом таком долгу. Давно ты здесь обрастаешь плесенью? Локи мысленно пересчитал пролетевшие мимо дни и месяцы. Набежало не меньше года, а то и двух. Или трёх? Что-то он совсем запутался. - Давненько, - уклончиво отозвался он, потянувшись за следующим ломтем. - Что плохого стряслось в Девяти Мирах за время моего вынужденного отсутствия? - Сам понимаешь, новости в наши дальние края доходят небыстро и нечасто, - пожал широченными плечами ётун. Вытащил из дорожного мешка обтянутую кожей флягу, поболтал в воздухе: - Хочешь? - Зачем спрашиваешь? Дай, дай, дай сюда! - Локи вцепился в фляжку, торопливо открутил крышку и отхлебнул. Горло немедля обожгло расплавленным огнём, густой, тягучий напиток лавиной прокатился вниз и тёплым клубком свернулся в желудке. Локи закашлялся, смахнул ладонью выступившие слёзы: - Во имя всех богов, что за хрень? - Жгучий лед, - хмыкнул Хальф. - Зимний эль тройной возгонки, на снежноягоднике. Кроме Нифльхейма, такого нигде не добудешь. Цени мою щедрость. - Оценил, оценил, - Локи зажмурился, вдохнул поглубже и сделал ещё глоток, зажевав полоской мяса. Большая гончая настойчиво тёрлась о его ноги, виляя тонким хвостом и выпрашивая кусочек. - Так как насчёт последних новостей? Ётун начал рассказывать, порой прерывая речи, чтобы прикрикнуть на собак, нарезать оленины и подбросить дров. Локи слушал. Выходило, что в Асгарде всё по-прежнему. За исключением Тора. Прежде державшийся в тени великого отца и старших сородичей, а теперь заполучивший могущественный молот Громовержец и компания его приятелей разгулялись вовсю. Бесчисленные победы в громких (и зачастую совершенно бессмысленных) сражениях, вырванные из лап чудовищ похищенные девы, разбитые великаньи головы, подвиги и всеобщее восхищение Девяти Миров. Локи слушал и кривился. Во что превратился Асгард, если его обитателей теперь занимают похождения самоуверенного мальчишки с топором? Проучить бы его. Так, чтоб проникся и запомнил до конца своей долгой-долгой жизни: сила решает многое в мире, но не всё. От съеденного и выпитого Локи изрядно разобрало. Вновь обретя возможность говорить, он много и беспричинно смеялся. Пытался передразнивать гортанный ётунский выговор, уверял, что небо раскачивается, а созвездия меняются местами. Заплетающимся языком взывал к Хеймдаллю, дабы тот открыл Радужный Мост, но никак не мог толком выговорить имя Стража Врат. В конце концов он мешком повис на спокойном, как скала, Хальфе. - Эк тебя, - уважительно заметил ётун. Локи рассеянно подумал о том, как завораживающе мерцают багровые зрачки, и том, что от обитателя Нифльхейма пахнет сосновым дымком и ледяной свежестью. Ведь он, Локи, по сути своей выглядит точно так же, но редко принимает пугающий синекожий облик. Асам совсем не нравился бродящий среди них инеистый великан, и по молчаливому соглашению Локи пришлось позабыть о своём истинном обличье. Даже здесь, в лесу, где ему незачем было притворяться, он сохранял личину аса. Фальшивку, ставшую второй кожей. Он мог бы сбросить её, мог стать самим собой и вытворять то, что ему хочется... А мечталось ему сейчас об рискованном безумстве и рискованно