Хорошо, что Хорькус почуял недоброе, и пока это отребье пялилось на прелести девки у столба, потихоньку вышел из пещеры, отвязал коня и уехал в заранее снятую комнату в третьесортной таверне — дожидаться новостей. И дождался.
Сначала Хорькус сидел тихо, чтоб его перестали так рьяно искать. Пришлось несколько раз хорошо заплатить, чтоб убраться из центральных провинций. Демон бы побрал этого дворцового мазилу, что изобразил рисунок. А когда все стихло, Хорькус пересчитал деньги и понял, что двинься он за границу как есть, доедет нищим. Хорошо, если пять золотых останется. И что, прикажете, с такими крохами делать? Писарем наниматься? Но пришла, пришла мысль. Пришла…
Сегодня в эту дыру приехал купец, мелкий, негодящий, другие по таким местам не мотаются. Но дело он свое сделает — отправит письмо ее сиятельству. Пока письмо дойдет, Хорькус переберется в другую дыру, а там найдет, как забрать деньги из Шортаунского банка. Он был уверен, что после такого письма у графини Айлендер и мысли не возникнет выдать хитрого лорда.
Хорькус с удовольствием перечитал ровно выведенные строки.
"Дорогая моя. Я надеюсь, наше близкое знакомство дает мне право к вам так обращаться, не правда ли? Я полагаю, вы превосходно помните тот блестящий бал, где вы оказали мне любезность прогуляться по саду. Я уверен, что наше свидание в дальней беседке произвело на вас столь же сильное впечатление, что и на меня. Не каждый день у благородной леди случаются встречи сразу с двумя кавалерами, где каждый получает свою долю благосклонности. Мне бесконечно жаль, что первым вы одарили ласками моего друга, но я не могу не отметить, с какой готовностью вы покорились его настойчивости. Ваши крики ласкали слух, ваши блестящие глазки так и стреляли по сторонам, ваши прелести сотрясались под его напором. Ах эта родинка в виде капли под левой грудью! Но я благодарен хоть за то, что случился вторым, и теперь уже моему другу оставалось наблюдать нашу страсть. Какой мягкой, какой поддатливой вы были, ваше сиятельство, в тот вечер, как призывно стонали и выгибались в моих руках на полу беседки. Не лучшее место для юной леди, чтоб познать первые уроки любви, но вы так торопились изучить сию дисциплину в нашем обществе, что ни я, ни мой друг не посмели вам отказать. Я оценил ваше доверие, дорогая, когда вы отдавались одному из нас на глазах другого. Вы были столь щедры на ласки, что я едва удерживаюсь, чтоб не рассказать всему свету об этом прекрасном вечере.
Перечтите еще раз мои воспоминания и вообразите, как мои письма станут читать в гостинных всего королевства. Уверяю вас, они будут иметь большой успех. Если вы пожелаете сохранить нашу маленькую тайну, положите триста золотых в банк Шортауна на имя Сита Моркуса. За сим остаюсь в приятственных воспоминаниях, ваш близкий друг".
Хорькус запечатал конверт и положил на стол, рядом с единственной свечой. Проклятье, где эта служанка? Придется потратить серебряк, но после сочинения письма ему требуется задрать какой-нибудь девке подол. О, стук в дверь:
— Кто?
— Это я, милорд, — девка хоть и кочевряжилась, но пришла. Замечательно.
Хорькус отодвинул засов и отшатнулся от распахнувшейся двери. Он не успел издать ни звука, как оказался скрученным здоровым мужиком. В комнату вошел еще один мужчина, и следом за ним женщина. Здоровяк развернул его к свету, и женщина всмотрелась в лицо Хорькуса.
— Да, это он.
Последнее, что Хорькус увидел в этой жизни, был блеск кинжала.
Глава 17. Шортаун
Главный дознаватель Шортауна барронет Шорран ждал доклада от помощника, правой руки, учителя, потомственного дознавателя лорда Сэмвела Смарта. Язык не повернется назвать его подчиненным: лорд Смарт на добрых пятнадцать лет старше и будучи еще господином Смартом школил юного Шоррана, когда тот вернулся младшим дознавателем в родной город из Столичной Штудии. Позже Смарту предложили дворянское достоинство и должность главного дознавателя. Достоинство Смарт взял, а от должности отказался — у него прекрасно получалось разговорить любого, от пьянчужки в портовой таверне до закрытой на все замки сестры Пресветлых, и отказываться от этого удовольствия ради "писанины да бумажек из столицы", как он презрительно выразился, Смарт не стал.