Тати был прекрасен. В нем не было ничего лишнего. Длинная, на два хвата, рукоять обмотана полоской шкуры ската, а за круглой гардой изгибался узкий клинок.
Алое солнце окрасило лезвие, словно на металле выступила пролитая мечом кровь. Тати во всем походил на самые древние самурайские клинки периода Хэйан, но как раз следов старины заметно не было.
Все-таки новодел? Да нет, просто в Интермондиуме современность и древность – рядышком.
Семен взмахнул мечом, описав восьмерку. Острая сталь прошелестела опадающим шелком. Еще раз вздохнув, Щепотнев с поклоном вернул тати.
Иной раз он завидовал Плющу, самозабвенно махавшему клинком на фестах. Все ж таки, бои вживую…
– Во фьорды собрался, человече? Али к Иоанну Грозному? – прогудел взрыкивающий бас.
Обернувшись, Семен увидал широкоплечего мужика с обветренным, загорелым лицом.
Его длинные вьющиеся волосы топорщились из-под стального шлема.
Тулово было упаковано в кожаный панцирь с нашитыми на него бронзовыми кругляшами и ромбами. Мощные ручищи, перевитые мышцами, распирали короткие рукава доспеха. Правую руку от локтя до запястья окручивал серебряный наруч, смахивавший на толстую радиальную пружину.
Мятые портки заправлены были в роскошные сапожки из тисненой кожи, а на поясе с огромной серебряной пряжкой висели в рядок: кошель, чехол с ножом, больше похожим на тесак, и меч.
– Во фьорды, – ответил Горбунков.
Мужик кивнул.
– Меня зовут Ивар Трехглазый, – представился он. – Ущучил?
– Ущучил, – кивнул Семен.
– Хранитель тебе этого не скажет, но послушай моего совета: не лезь в пекло. Найми себе наставника, чтобы он тебя проводил во фьорды и все там показал. А тут таких до хрена! Ущучил? Викингу ты ничего не объяснишь, не успеешь просто – он тебя зарубит сначала, а потом только разбираться станет, кого и за что. Хлипкий ты с виду, и волосы стрижены – ну, вылитый трэль! Холоп то есть. Ущучил?
– Ущучил, – кротко ответил Щепотнев. – А Хранитель не рассердится, если я с наставником?
– Так все так делают, кому лишний золотой не жаль. В общем, ступай в таверну «Мешок гвоздей» и подыщи себе там напарника. Ущучил?
– Ага.
– Ну, бывай тогда…
Ивар удалился, шагая вразвалочку, а Щепотнев подумал, да и направился к той самой таверне, которую ему так усердно рекламировали.
Двери таверны стояли, распахнутые настежь, из них несло теплом очага и запахом дымка, гудели голоса. Длинные монастырские столы в таверне скатертями не портили, зато доски столешниц регулярно скоблили до желтизны. За теми столами по лавкам сидели мужики виду былинного – волосы до плеч, бороды в косичку, плечи в обхват кожаными куртками затянуты, и все, как один, оружны – у кого секира при себе, у кого меч.
Богатыри дули пиво из глиняных кружек, хохотали гулко над шутками немудреными, вели беседы про дела свои молодецкие. Сидя в вольных позах, откинувшись к стенке или навалившись на стол, они прихлебывали пивко, держа кружки левыми руками. Правые же лежали свободно, в короткий миг готовые схватиться за мечи.
И такая повадка была для посетителей «Мешка гвоздей» настолько натуральной, что не замечалась ими вовсе – сидят себе люди, выпивают, гутарят о том о сем.
Шимон скромно присоседился у стенки, не пожалев монеты на пиво.
Кабатчик шустрый попался, обслужил мигом, да и напиток оказался очень даже ничего – густой, тягучий, пьешь и радуешься.
Разговоры за столами велись степенные.
– Ты, говорят, подженился на Далле? А, Див? – проявил невинный интерес добрый молодец с волосами цвета соломы. В домотканых портках, заправленных в мягкие сапожки, в длинной рубахе с вышивкой по вороту и в кожаной безрукавке на завязках.
Его длинные светлые волосы были заплетены в смешные тугие косицы, а правую руку, бугристую от мышц, оплетала спираль литого серебра – и наруч, и средство платежа.
На его широкой спине висела пара ножен вперекрест, из которых точно над плечами выглядывали рукоятки мечей. Его визави, плотный мужик, весьма раздобревший, с окладистой бородой, фыркнул в ответ:
– Уж чья бы корова мычала, Вольга, – пробурчал он, – а твоя бы молчала. У самого-то в каждом фьорде по вдовушке!
Сидевшие за столом дружно грохнули, застучали кружками. Вольга, впрочем, не шибко-то и смутился, а Шимон, разобрав слово «фьорд», навострил уши.
Рассупонившись, поснимав с себя перевязи, Вольга уселся на лавку и придвинул к себе здоровенный сосуд с белой шапочкой пены.
Посмеиваясь, облапил кружку и хорошенько приложился. Крякнув, он отер пену с усов, «продолжая дозволенные речи»:
– Слух прошел, будто бы Хьельд конунг из похода возвратился…