– Проснулась моя еврашка,[36] – с нежностью сказала мамка, увидев это. – А я тут рухлядь твою разобрала, что надеть к вечеру.
– Нянюшка, – Яничка будто и не слышала старуху, – а верно, что у варяжинов бабы вроде собак объедки едят?
– Балмочь![37] – сердито ответила мамка. – Варяжин ничем не хуже нашенских женихов. А Эймунд не токмо молод и красив, но и богат. Будешь в ромейских влатиях[38] ходить, в золотых перстнях, на серебре кушать – чего еще девке надо?
– А коли не полюблю его? – спросила Яничка.
– Полюбишь. Любовь со временем приходит, еще крепче становится… Чего грустишь, дочка? Нездорова ли?
– О варяжине думаю. Сердцем чую, не жених он мне.
– Говорят, Эймунд собой хорош – статен, могуч, молод. Хоть и варяжин, а жених хоть куда.
– Зане[39] знаю, не полюблю его.
– Ой ли! – Мамка уперла полые руки в бока. – Батюшке твоему такие речи не понравятся.
– Ты не сердись, нянюшка, я ведь сама ничего не знаю. Чувство у меня какое-то странное, что-то случиться должно, и худое, и хорошее сразу.
– Так не бывает.
– Я еще Эймунда в глаза не видела, а уж знаю, что он мне не полюбится.
– Главное, чтобы ты ему полюбилась. Нас, баб, не спрашивают, кто нам люб, а кто нет.
– Мне боги другого судили.
– Уж не Куяву ли? – насмешливо спросила мамка Злата. – Красив парень, да и по тебе сохнет. Дай волю, девнесь под окнами бы торчал.
– А вот и не Куяву! – сердито ответила Яничка. – Он мне еще неведом, но скоро я его увижу. Я его во сне видела. После бани мжа[40] меня сморила, вот и приснился он мне.
– Приснился! И каков же он, твой суженый-ряженый?
– Не такой, как все. Помнишь, нянюшка, я с девками прошлой зимой на опанках[41] гадала? Сказано мне было, что жених мой будет не из-за моря, а из-за леса.
– И-и-и, страсть-то какая! – Мамка даже присела. – Медведя, что ли, полюбишь?
– Не знаю, кто он, – задумчиво ответила Яничка. – Не такой он, как все. Понимаешь? Чужой вроде, а родной, едино…
– Головы у вас, девок, мякиной набиты! – в сердцах воскликнула Злата. – Сами не знаете, чего хотите. Думаешь, я другая была? Так же, как и ты, ждала суженого. А что толку? Вскую[42] жизнь прошла! Так меня замуж никто не взял, – губы у мамки задрожали, глаза увлажнились. – Не нарожала я детишек, одна ты у меня родная душа.
– Нянюшка, – вновь заговорила Яничка, думая о своем, – а ты упыря видела?
– Упыря? Чур меня! Да ты что в самом деле? Пусть пресветлый Хорс защитит нас от упырей!
– А правду говорят, что на кого упырь глянет, тот сам упырем станет?
– Балмочь! Упырь всегда зол и крови человеческой алчет, но к чистой и невинной душе доступа не имеет, – мамка пошептала какой-то наговор, подула себе на пазуху. – Хватит о страстях всяких баить. Лучше платье примерь.
Яничка подошла к разложенному на лавке платью из ромейской паволоки, шитому золотыми цветами. Платье оказалось ей впору, только в груди слегка жало. Мамка подала зеркало, и Яничка смогла оглядеть себя.
– Хорошо! – восхитилась мамка. – На ножки-то постолы[43] ромейские наденешь. А волосы я тебе заплету.
– Нянюшка! – позвала Яничка.
– Чего?
– А верно, что у Мирославы муж был упырь?
– Рутгер-варяжин? – Злата вздохнула. – От одних я слышала, что Рутгер еще до женитьбы на твоей сестре был колдуном, в варяжских краях их много. А еще мне говорили, что сразу после свадьбы Рутгер поехал на охоту, и там его покусал волк, а волк-то был непростой, а волкодлак, оборотень – чур меня! От того укуса Рутгер разболелся и помер, что к лучшему для него было.
– Это почему?
– Потому что, коли б Рутгер от того укуса не умер, то сам бы оборотнем стал.
– Нянюшка, страшно-то как! – прошептала княжна.
– Знамо страшно… Сиди смирно, а то весь бисер рассыплю.
– Нянюшка, а что с Мирославой сталось?
– Схоронила она мужа, осталась вдовой, да еще чреватой. Отец и пошли ее к родне Вешницы, жены своей первой, в землю бодричскую. Там ее хазары и умыкнули. Набег был большой, много тогда итильцы поганые жен и детишек в ясырь взяли…
Мамка еще что-то говорила, но Яничка ее больше не слушала. Ей вновь вспомнился сегодняшний сон. Она не могла понять. Почему ей приснились такие странные вещи. До сего дня она мало что знала о своей сводной сестре Мирославе, а о Рутгере-варяжине и вовсе узнала лишь вчера. Теперь же они явились ей во сне, и с ними был третий, неведомый, незнакомый Яничке, но отчего было ей так радостно встретить его? Княжна силилась понять, но не могла.