— Ну, рассказывай, где побывали, что повидали, — сказала мама. — Только битвы оставь до отца.
— После Хандельсби мы сходили на Туманный остров, мало кто о нем слышал. Это чудное место. Из-под земли там бьет горячая вода, притом не все время, а будто внизу кто-то дышит. Сначала ничего, просто дыра, а потом ка-а-ак пыхнет, ка-а-ак плюнет! А в другом месте из-под земли выходит огонь, такой текучий, как медуза или тесто. А потом мы пошли в Бриттланд.
— Бриттланд? Это ж далеко! И как там?
— Там сыро. Зимой снега почти нет, зато всё время идут дожди. Они идут и зимой, и весной, и летом… Вообще всегда. А еще они хитрую штуку придумали, рунный дом называется…
— А девушка тебе там никакая не приглянулась? — перебила меня мама. — Ты уже хускарл. Молод, конечно, но уже можно начать присматриваться.
— К чему присматриваться?
Я отложил серебряную ложку в сторону и посмотрел Дагней в глаза. Аднтрудюр еле слышно похрюкивал над своей миской.
— Ну как же… К девушкам. С женитьбой торопиться не стоит, а вот обручиться можно и сейчас. Лучше выбрать кого-то поближе. Если за женой дадут в приданое землю, удобнее, чтобы туда можно было за день-два доплыть, а не как в Бриттланд. Ты теперь жених богатый и серебром, и рунами, так что…
— Погоди, мама, погоди!
— А что? Я не так что-то говорю?
— Всё так. Ты всё верно говоришь, вот только у меня уже есть жена.
— Что? Как? — в один голос воскликнули мама и Ингрид.
Сестренка так резко вскочила, что едва не опрокинула лавку, на которой сидел и я. Чудом успел схватиться за стол и выровняться.
— Да. Я женат на Аднфридюр с Туманного острова, а это ее брат Аднтрудюр. И я позвал его в наш дом как родственника.
Шурин, багровый от сдерживаемого хохота, кивнул. Ингрид швырнула в меня миску и выбежала из дому. Блюдо-то я перехватил, а вот девчонку не успел.
— Как же это, Кай? А отец знает? А где же она? Неужто среди тех женщин, что вы привезли с собой? Она не понимает нашу речь?
Не в силах прервать мамины вопросы, я хлопнул ладонями по столу.
— Стой! Остановись. Так получилось, что мне надо было на ней жениться. Она говорит так же, как и мы, всё понимает. С собой я ее не привез, оставил у отца на Туманном острове.
— Не по-людски это. Жить в отцовском доме после женитьбы? Словно вдова или безмужняя жена. Ты должен привезти ее! Эрлинг, ты слышал? — вскричала она при виде отца. — Кай-то женился уже.
— А, вот чего Ингрид сопли по лицу размазывает.
Они терзали меня до тех пор, пока рабыня не сказала, что баня натопилась. Расспрашивали, какая она. А что я мог сказать? Я и знал ее едва-едва. Сказал, что она хорошо готовит и выбрала свадебным даром обычный железный нож. Мать переполошилась, что ее невестку тянет к Фомриру, а не Орсе, и Аднтрудюру пришлось пояснять, что на их острове железо — главная ценность. Выговаривали за то, что бросил.
А куда ее было везти? Своего дома у меня нет, своих земель тоже. Не на корабль же ее тащить? Тогда отец вступил в разговор, сказал, мол, тогда невестка должна жить с родителями мужа. И раз уж мы вернулись на Северные острова, так хорошо бы и жену привезти.
— Ну, я сам поговорю с Альриком, — нанес последний удар отец. — Он малость сообразительнее будет, поймет, что к чему.
Так что в баню я не ушел, а сбежал. Истекая потом в раскаленном воздухе, я предложил Аднтрудюру не возвращаться в дом моих родителей, а потихоньку проскользнуть и укрыться в тингхусе, вместе с остальными ульверами.
— Э нет, терпи, — посмеялся шурин. — Меня дома то же самое ждет, только иначе. Отец выбранит за то, что не нашел жены, братья обсмеют, скажут, какой же я урод, раз ни одна из сотен женщин не согласилась пойти за меня.
— А ведь и правда! Чего ты сам-то не женишься?
— Куда ее потом везти? На остров? Да и зачем, если женщины согласны ложиться под одно одеяло без женитьбы? Еще успею.
С каким наслаждением я смывал с себя грязь! Соскреб пепел Туманного острова, туманы и болота Бриттланда, кровь драугров… Жаль, только работу Живодера не соскоблить, но я попытался. Вычесал из волос грязь и вшей, подхваченных от бриттов, вспомнил наш подзабытый обычай и намазал пару прядей известью.
Так что на пир я отправился чистым, красивым и довольным собой. Надел чистую синюю рубаху, на руку серебряные браслеты, на шею посеребренную цепь, на пояс здоровенный скрамасакс. Заплел косы, оставляя выбеленную прядь на виду. Ко всему прочему я же выяснил, что прибавил в росте, почти догнал отца. Да, борода почти не растет, зато руны у меня выше всех в Сторбаше, не считая Эрлинга.
Ингрид, увидев меня в таком виде, простила женитьбу и даже вышла проводить, крепко ухватив за руку. Фольмунд что-то прогугукал вслед. Ему приглянулась моя цепь, и он все время тянулся поиграть с ней.
Отец тоже принарядился ради пира. Мой мешок с «Сокола» так и не принесли, и я был счастлив поделиться с ним частью своих украшений.
До тингхуса было рукой подать, но Эрлинг успел кое-что спросить.
— А что, твой хёвдинг болел в Бриттланде?
Я не говорил ему про частичку Бездны, поселившейся в Альрике. Был же уговор оставить дела на потом. Так с чего бы такой вопрос?
— Да похудел он, даже в плечах поуже стал. А ведь уже хельт. Хельты, они ж наоборот вширь расходятся, в росте прибавляют, а Альрик поусох.
Мы переглянулись с Аднтрудюром. Прежде я ничего такого не замечал. Потому после входа в пиршественный зал я первым делом уставился на нашего хёвдинга. Он никогда не поражал ростом или мощью. Если не смотреть на руны, так и вовсе от карла не отличишь. И спустя три зимы после нашего знакомства не Альрик стал меньше, а я подрос и раздался в плечах. Может, потому отцу и почудилось что-то? Может, он сравнивал его со мной?
Сторбашевцы расстарались, и тингхус был залит ярким светом от множества масляных ламп, дым от которых уходил в распахнутую дверь и небольшую прореху под крышей. Огонь в центральном очаге развели больше ради обычая, чем ради света и тепла. Столы ломились от блюд, хоть они и повторялись через раз. После пиров у двух конунгов угощения Сторбаша уже не впечатляли, зато здесь я чувствовал себя хорошо, ведь радость была искренней. Я вернулся домой! Здесь не рассаживали по старшинству или званиям, каждый садился куда хотел, разве что Альрик занял почетное место рядом с сиденьем отца, и с другой стороны сразу за Кнутом сел Полузубый. Но так ведь им интереснее говорить друг с другом, чем слушать наши бестолковые речи.
Среди прочих я увидел и старых приятелей. Близнецы Ленне и Нэнне сидели смирненько, их кривоносые лица прямо-таки источали зависть, они жадно смотрели на наши серебряные браслеты, на цепи и кольца. Инго, некогда прилюдно опозоривший меня на тренировке у Хакана, так и остался на второй руне. Такой слабак не стоит ни поединка, ни насмешки.
Из всех, над кем некогда измывался я и кто потом измывался надо мной, уважения заслуживал лишь Даг. Он единственный никому не завидовал и держался выбранного пути. Каким бы заплечным он стал!
Я сел недалеко от отца и со вздохом взглянул на Тулле. Тот, верный своему долгу, старался держаться поблизости от хёвдинга. Мы словно поменялись местами: раньше я присматривал за ним, а теперь он присматривает за Альриком. И я остался без заплечного и без друга.
Пир уже начался, как в зал вошел тощий, как высушенная селедка, Эмануэль. Он ни капли не изменился с нашей последней встречи. Медленно жрец Мамира обошел все столы, затем, подобрав лохмотья, втиснулся между мной и Живодером и сказал:
— Каких интересных людей ты привел в Сторбаш!
Отец, который уже поднялся, чтобы произнести приветственную речь, спросил:
— А что такое? Чем они интересны для тебя?
Жрец указал костлявым пальцем на Тулле.
— Жрец.
Перевел его на Альрика.
— Бездна.
И в конце ткнул в Живодера.
— Почитатель Бездны.
Сидевшие возле хёвдинга невольно подались в стороны. Эмануэль хрипло рассмеялся.
— Не бойтесь, славные люди! Жрец бдит, сторожит Бездну, не дает ей вырваться наружу.
Эрлинг осуждающе покачал головой, поднял рог с медовухой.