Было свежо и солнечно, воздух сиял бриллиантовой чистотой. Майор Бриссо, стоя рядом с капитаном Колдуэллом, вздрогнул, когда с пристани прогремело два выстрела.
— Боже милостивый, — пробормотал он.
Капитан отдал приказ старшему матросу поднять ещё паруса, после чего повернулся к ценному пассажиру:
— Отличный день, месье. Прекрасный. Если ветер не переменится, мы быстро домчимся.
Александр грустно улыбнулся:
— Прощай, Сан-Доминго, проклятый остров. Твои жрецы вуду прокляли нас. Всех нас.
Капитан хмыкнул:
— Я христианин, сэр.
— Да. Они тоже.
Когда остров нырнул за линию горизонта, ещё долго виднелась струйка дыма, подымавшаяся над плантацией или над городком, а может быть, над перекрёстком, где схлестнувшись, теперь сражались и умирали люди.
Александр пожал плечами:
— Эти чернокожие… Обожают нас и в то же время ненавидят. Никогда этого не пойму…
— Всё это осталось позади.
— Я слишком многое там оставил.
Капитан Колдуэлл улыбнулся:
— Вы оставили меньше, чем думаете. Вы проверяли свою каюту?
— Сэр?
Зайдя в каюту, Александр остановился как громом поражённый, обнаружив там маленькую девочку, которая накрывала стол к завтраку мужчине, которого он где-то когда-то встречал, и женщине, которую помнил чересчур живо.
— Мадам!
— Ах, Огюстен, взгляни! Это мой любовник, Александр. Правда красивый?
Муж опустил вилку и спокойно оглядел своего противника.
— Добрый день, майор Бриссо.
— Александр, — сказала Соланж, — у вашего дяди весьма своеобразное представление о том, кого позволено или не позволено любить. Моя выходка спасла вас и вернула вам — и вашей семье — доброе имя.
У майора от возмущения слова застряли в горле. Почему, почему мадам Форнье позволяет себе вмешиваться в его дела?
— Сэр, — победно улыбнулась Соланж, — я восстановила вашу репутацию ценой некоторой утраты своей. Разве я не заслужила вашей благодарности?
Но тот, видимо, так не считал. Несмотря на ровный ветер и отличную погоду, путешествие вышло не из приятных. Александр угрюмо молчал. Огюстен был подавлен. Соланж, которая всё детство провела на воде, но не на больших судах, жестоко страдала от морской болезни. Но Руфь стала любимицей матросов. Они немилосердно баловали её конфетами и учили «американскому» английскому. Один крепкий матрос донёс её на спине до самой верхушки грот-мачты.
— Меня качало прямо над водой, — рассказывала она потом Соланж. — Оттуда весь мир видно.
Когда Александр высадился во Фрипорте, его вместе с трофеями генерала уже ждала быстроходная шхуна.
— Мадам, — с усилием произнёс на прощание Бриссо, — вы — страшная женщина.
— Нет, сэр. Я всего лишь заслуживаю уважения. Вы потеряли своего Жоли. Но наверняка ведь будут и другие Жоли?
Александр смотрел на Соланж в упор, пока она не отвела глаза.
— Неведение всегда жестоко.
Держа курс на Бостон, капитан Колдуэлл намеревался зайти в Саванну, по его заверениям, процветающий, космополитический город штата Джорджия, где (он кивнул в сторону Руфи) в отличие от Бостона рабство узаконено. Соланж сама взвесила все «за» и «против» и приняла решение, в чём Огюстен помочь ей не мог. В Саванне нужно остановиться.
И всего за два луидора Форнье сохранили за собой каюту. Выгодная сделка, уверил их Колдуэлл. Ирландским иммигрантам, которых он взял на борт, пришлось бы платить гораздо больше.
Соланж с Руфью вышли подышать воздухом на корме, не обращая внимания на пристальные взгляды и хорошо слышимые ремарки менее удачливых пассажиров. «Интересно, — подумала Соланж, — не оставил ли Огюстен чего-то важного на острове», — но не стала спрашивать. Муж редко выходил из каюты.
На мелководье неподалёку от Флориды погода испортилась, и лоцман нараспев выкрикивал свои команды день и ночь. Сильный дождь сёк палубу и сбившихся в кучу ирландцев. Два несчастных младенца умерли и были преданы морским волнам.
По мере продвижения на северо-восток дождь поутих, но пронизывающий ветер продолжал дуть.
Когда они подошли к дельте реки Саванна, где она впадала в Атлантический океан, капитан приказал убрать паруса.