…больная почти не слушала, как муж монотонным голосом зачитывает ей письма. «Конечно, с общепринятой точки зрения Бэррен был плохим мужем, — продолжала рассуждать она сама с собой. Он гулял, бездельничал, сидел на шее у моего отца. Но он был живым! Стоило мне лишь увидеть его — и плохое настроение мгновенно улетучивалось. Не то что с этим!»
…бессонница и меланхолия стали навещать Пегги с весьма юного возраста. Причиной тому скорее всего было ее воображение, слишком богатое и перевозбужденное литературным творчеством. Пегги частенько грызла по ночам карандаш, ломая голову над тем, как ее очередной героине выпутаться из той сложной ситуации, в которую она сама же ввергла ее накануне. Увы, из раннего творчества Маргарет ничего не сохранилось, даже дневник бесследно исчез. Как бы то ни было, но спала Пегги обычно не больше трех-четырех часов в сутки, и такие перегрузки постепенно стали сказываться на ее настроении. Стоило Бэррену заметить, что жена вышла к завтраку в подавленном состоянии, как он тут же старался ее чем-нибудь развлечь: тащил к приятелям, в подпольные игорные дома, которые Пегги обожала, увозил в Нью-Йорк, Мексику, Гонолулу. И она оживала.
… «не будь я такой наивной дурой, я простила бы ему измену, — размышляла больная. — В конце концов противоестественно, когда мужчина всю жизнь занят только одной женщиной. А если это происходит — она покосилась на Джона, — то стоит усомниться, мужчина ли рядом с тобой».
Миссис Митчелл-Марш снова и снова воскрешает в памяти ту давнюю сцену: однажды, вернувшись домой раньше обещанного, она обнаружила в спальне всклокоченного и совершенно обнаженного Бэррена. Повинуясь непонятному наитию, Пегги потянула дверцу платяного шкафа и обнаружила там горничную — бедняжка свернулась клубочком и дрожала как осиновый лист. Через час супруг был навсегда изгнан из дома Митчеллов. Их брак продлился всего 10 месяцев, но родственники судачили об этом, кажется, еще 10 лет: из всех поколений жен кланов Митчеллов-Стефенсов Маргарет стала первой, кто позволил себе развод.
… «несомненно, после такого триумфа вы должны чувствовать себя счастливейшей из женщин…» — слух больной вдруг зацепился за эту фразу из чьего-то письма. Оказывается, Джон все еще читает ей вслух. Какие наивные! Кто поверит, что триумф ее романа не принес Маргарет решительно никакого счастья?! Всего три года своей жизни она ощущала себя на коне, и эта дурацкая книга тут абсолютно ни при чем. Больная скашивает глаза, чтобы удостовериться, что ее любимая фотография лежит рядом с кроватью на тумбочке.
Вот каким оно было, ее счастье! 22-летняя энергичная Пегги Митчелл сидит за заваленным бумагами, рукописями и книгами столом, среди пепельниц с горками окурков и грязных чашек со следами кофе. Это редакция самой крупной из трех газет Атланты — «Journal». Выгнав Бэррена, она пришла к главному редактору Ангусу Перкерсону и попросила принять ее на работу в качестве репортера. Поначалу тот и слышать об этом не хотел: в те годы журналистика была исключительно мужской профессией, а уж чтобы этим занималась барышня из аристократической семьи! Но после первых же материалов, написанных блестящим отточенным языком, Перкерсон сдался. Пегги фактически сменила место жительства: из района богатых особняков она переселилась в убогую часть деловой Атланты. Ее вторым домом стало покосившееся и годами не ремонтировавшееся здание газеты, где Пегги проводила по 10 часов в сутки, а друзьями — циничные, амбициозные, отчаянные и беззаботные репортеры. За три года работы в газете Митчелл написала более двух сотен статей, очерков и рецензий. Пегги гордилась тем, что побывала в таких местах, куда никогда еще не ступала ножка благовоспитанной леди: что бы сказал ее отец, если бы узнал, что целых три вечера подряд его дочь встречалась с девицами из дома терпимости и перетаскала им в подарок не только все свои теплые шали, но и столовое серебро!