…этот вопрос беспокоит Маргарет Митчелл-Марш и сейчас, в последние часы ее жизни. С тех пор как она вышла замуж за Марша, судьба все время играет с ней злые шутки. И вот в 47 лет она умирает — и вовсе не от неизлечимой болезни. Еще позавчера Маргарет заботливо выгуливала мужа после очередного приступа его астмы, когда из-за поворота на них неожиданно выскочила машина. Каким-то образом Джон успел отскочить, а она — нет.
Больная снова думает о том, какая зловещая ирония в том, что в своих письмах люди то и дело называют ее избранницей, счастливицей и даже любимицей Бога. А ведь могло случиться и так, что ее книгу вообще никто никогда не увидел бы.
…в один прекрасный день в ее крошечной квартирке раздался телефонный звонок, и Джессика Колл, давняя подруга Пегги, стала возбужденно рассказывать, что в Атланту приехал известный нью-йоркский издатель Гарольд Лэтэм. Представитель крупнейшего в Америке издательского дома «Макмиллан» путешествовал по стране с целью отыскать новые литературные таланты и отобрать наиболее интересные рукописи. «Пегги, — говорила Джессика, — ведь всем известно, что у тебя есть уйма рассказов. Отдай ему, вдруг напечатают!» Маргарет внезапно ощутила какой-то приступ дурноты, но, через секунду придя в себя, небрежно произнесла: «Что ты, я все давно выбросила!»
Однако не прийти на торжественный обед, устроенный Ассоциацией журналистов Атланты в честь приезжего, она не могла. Во-первых, Пегги до сих пор гордилась своим членством в ассоциации, хотя давно бросила журналистику, а во-вторых, в ней периодически просыпалась генетическая память о том, что по крови она — одна из самых знатных представительниц атлантского общества. Впервые за все годы супружеской жизни Пегги решилась оставить свою депрессию дома. Мужа, кстати, тоже пришлось оставить — как всегда, Джон чувствовал себя крайне неважно. Митчелл на собственном автомобиле любезно возила гостя по городу и показывала ему все достопримечательности родной Атланты, включая, между прочим, особняки отца и родственников как образцы старейших построек. По дороге в гостиницу Лэтэм наконец решился задать интересующий его вопрос: «Я слышал, вы пишете рассказы. Нельзя ли мне взглянуть?» Она ответила ему таким затравленным взглядом, словно он уличил ее в мелкой краже. «Что вы, я этим не занимаюсь! — поспешно сказала Митчелл. — А вот, кстати, не хотите ли еще осмотреть эту церковь…»
Ночью Маргарет привиделся кошмар: будто ее первый муж Бэррен Апшоу собирается ее застрелить и помилует только в том случае, если она согласится отдать ему свою книгу. Наутро в гостиничном номере Лэтэма раздался звонок, и взволнованный голос его вчерашнего гида произнес: «Я внизу, в холле. Вы не уделите мне пять минут?» Когда Лэтэм спустился, его глазам предстало такое зрелище: маленькая Маргарет Митчелл примостилась на самом краешке дивана, а за ее спиной возвышалась гора больших коричневых конвертов. Едва он подошел, Пегги порывисто вскочила и, пробормотав: «Возьмите этот чертов роман, пока я не передумала».
Позднее Лэтэм всем рассказывал, как в ту же ночь, мучимый бессонницей в поезде, мчавшем его в Северную Каролину, он не выдержал и открыл первый конверт. Чутье издателя подсказало ему, что он держит в руках. «Или это бестселлер номер один, или я полный кретин», — возбужденно думал он, проглатывая страницу за страницей. Лэтэм еще не успел дочитать роман до конца, как ему передали телеграмму от Маргарет: «Немедленно верните рукопись. Я переменила решение».
В течение года Маргарет бомбардировала Лэтэма то умоляющими, то угрожающими письмами, в которых читались страх, стыд, самоуничижение. Никакие клятвы издателя и нанятых им независимых рецензентов не могли убедить Митчелл, что роман действительно хорош. «Если они его напечатают, я опозорюсь на всю страну», — плача, говорила Пегги мужу. Джон по обыкновению добродушно утешал ее. Он так и не удосужился прочесть роман жены: слишком велик, да и вообще…
«Унесенные ветром» увидел свет 30 июня 1936 года. Все без исключения американские газеты единодушно сочли книгу крупнейшим литературным событием. Джон Марш, у которого был такой вид, словно он вдруг оказался в параллельном мире, зачитывал жене адресованные ей эпитеты: «талантливейший автор своего поколения», «выдающееся дарование», «гениальная писательница». «Это про тебя, Пегги…», — Джон то и дело снимал очки и растерянно тер переносицу. В его занятой только своими болячками голове впервые возникла мысль, что десять лет он жил не с той женщиной, за которую Пегги себя выдавала. «Гениальная писательница» и заботливая сиделка — эти два образа никак не хотели совмещаться в его тугом воображении. По крайней мере Джон явно предпочитал сиделку.