Евгений Филенко
Сага о Тимофееве
Рассказы
ВМЕСТО ПРОЛОГА
Случай, который многое может разъяснить, произошел в одном бюро по регистрации изобретений под конец рабочего дня, когда сотрудникам уже не хотелось не только что-либо регистрировать, но и вообще думать. Открылась дверь, вошел крайне молодой человек неброской наружности, в линялых джинсах местного производства и немало повидавшей ковбойке под пиджаком, влажным от зарядившего с утра дождя, и поставил на ближайший стол вечный двигатель.
— Юноша, — сказали ему, — вы разве не знаете, что вечный двигатель в принципе невозможен.
— Нет, — честно признался тот. — Не знаю.
— Ну так вот: как известно, он противоречит… — и державший речь заглянул украдкой в свой блокнотик, — законам термодинамики.
— Чего-чего законам? — спросил гость.
Ему доходчиво, не без юмора, объяснили. Он сконфузился, покраснел и быстро ушел, позабыв свой агрегат на столе. Агрегат же работал, его маховичок бесшумно совершал оборот за оборотом. Но никто уж не обращал на него внимания, поскольку все собирали в сумочки и дипломаты ранее выложенную косметику, кроссворды, толстые журналы и вязание, надевали плащи и раскрывали зонтики. И все ушли, оставив двигатель работать.
Он работал и на следующее утро, когда свершался обратный процесс закрытия зонтов, снятия плащей и опорожнения ручной клади. Его задвинули в угол стола, помнится — даже уронили, а затем и вообще переместила на окно, а он упрямо трудился. Проходили дни и недели, а маховичок продолжал свое неустанное вращение, даже чуть припустил в результате того нечаянного падения.
— Что это? — между делом спросило заглянувшее под Новый год начальство.
— Вечный, так сказать, двигатель, — живо ответил знаток законов термодинамики, и все засмеялись. — Тут осенью заходил один чудак…
— Да, — нехорошим голосом произнесло начальство. — Но он же работает.
Наступила совсем не праздничная тишина.
— Когда, говорите, заходил? — зловеще переспросило дальновидное начальство. — Осенью, говорите?! Разыскать!
Но фамилия чудака нигде не была зарегистрирована. Поиски успеха не имели, хотя безутешные работники бюро прочесали все первичные организации научно-технического творчества, изобретательские кружки и даже родственные факультеты вузов. Создатель вечного двигателя как сквозь землю провалился.
Никому и в голову не пришло искать его на историческом факультете университета. Издревле принято считать, что оттуда выходят кто угодно, от учителей до тружеников прилавка, но только не инженерно-технические гении. А зря… Виктор Тимофеев, носитель джинсов «Ну, погоди!» и ковбойки с непростой биографией, был студентом, посвятившим себя изучению нравов Римской империи, Петровского периода и прочих знаменательных вех в становлении человеческой культуры. В часы же досуга, а равно и ночью, он мимоходом ниспровергал устоявшиеся научные истины, о большинстве которых знал преимущественно понаслышке. Язвительный сотрудник бюро назвал его чудаком. В этом он был отчасти прав, и вот почему.
Известно, что не все чудаки становятся изобретателями, но практически все изобретатели — чудаки. Трудно выдумать что-то иное, не обладая особым, неожиданным взглядом на окружающий мир: в лучшем случае, можно дотянуть до рационализатора. Виктор Тимофеев же слыл большим чудаком. Поэтому он с детства был изобретателем-самоучкой, или, как и чаще называли, народным умельцем. Возможно, этим он удался в родню: дед его ладил односельчанам диковинные печи, что топились сырыми дровами, свежим торфом и даже картофельной ботвой. А отец, знатный механизатор, всю жизнь проработал на одной комбайне, который с годами не то что не ветшал, а все добавлял прыти и регулярно отставлял новенькие «нивы», которые ничего так не любили, как хороший капитальный ремонт в самый разгар уборочной…
Нет разумного объяснения тому факту, что судьба забросила потомственного народного умельца на исторический факультет, а не куда-нибудь поближе к технике. Сам он это случайностью не считал, так как историю полюбил с детства, когда ему посчастливилось самостоятельно изучить грамоту по сказаниям о древнегреческих титанах и русских богатырях. Можно предположить, однако, что более тесное знакомство с физическими аксиомами наверняка помешало бы внезапным и неудержимым взлетам тимофеевской фантазии. В самом деле, нормальному человеку не просто нарушать то, что все окружающие называют законом. Начинаешь ощущать себя преступником. Но среди молодых историков действовали иные законы, и они не мешали Тимофееву безнаказанно творить чудеса.
Впрочем, вернемся в тот памятный вечер, чтобы поведать об еще одном событии, сыгравшем немаловажную роль в деяниях Тимофеева.
Покинув бюро, опечаленный Тимофеев брел под нудным дождиком куда глаза глядят. Он чувствовал себя дилетантом, неудачником и мысленно предавался сладостному самобичеванию, подобно монахам-флегеллантам, о которых прочитал как-то в одной книжке по любимому предмету. Возможно, на этом его крамольные эксперименты с основами основ навсегда прервались бы, хотя он был по-прежнему убежден, что вечный двигатель конструкции Тимофеева работал и мог приносить пользу экономике…
— Витя! — окликнули его.
Тимофеев обернулся. По правде говоря, ему не с кем не хотелось встречаться… В двух шагах от него, укрывшись под зонтом, стояла сокурсница Света.
Еще до конца семестра в девушку Свету влюбились поголовно все юноши потока, и вполне можно было их оправдать. Света была красавица. Глядя на нее, не верилось, что такие девушки могут существовать не только на страницах литературы и киноэкранах, а и в повседневности. Коротко стриженные золотые волосы, прожекторный взгляд ультрамариновых глаз, улыбка ярче вспышки молнии… К началу второго семестра все юноши потока бросили попытки привлечь внимание девушки Светы, впредь решив ставить перед собой только достижимые цели. Света была равнодушна к серийному молодому человеку — веселому, компанейскому, не без деловой хватки, но не претендующего ни на одну звезду с неба. Она готовила себя в подруги гению. Что касается Тимофеева, то он и не предпринимал ничего, чтобы задержать на себе ультрамариновый взор. С его-то заурядной внешностью это было безнадежно.
— На тебе лица нет, — поразилась девушка Света. — Кто тебя обидел?
— Все кончено, — вздохнул Тимофеев, — Они отфутболили мой вечный двигатель.
— Что-что? — не поверила Света. — Вечный двигатель? Откуда он у тебя?
— Я его сделал, — сознался горе-изобретатель. — Это ерунда по сравнению с тем, что я мог бы еще…
Он опасливо покосился на Свету, ожидая услышать слова недоверия пополам с иронией, и прикусил язык. Но в глазах ее светилось одно лишь искреннее любопытство.
— Ты мне его покажешь, — сказала девушка уверенно.
— Он остался в бюро, — промолвил Тимофеев. — Не пойду я туда, ну их… Но если тебе интересно, я могу сделать другой, поменьше.
— Прямо сейчас?
Отступать было некуда, и не очень-то хотелось. Тимофеев полез во внутренний карман пиджака, вытащил оттуда часовое колесико, шариковую авторучку и канцелярскую скрепку.
— У тебя есть заколка? — спросил он.
Света молча протянула ему недостающую деталь. Ловкими движениями, следить за которыми, ровно как и совершать их, было одно наслаждение, Тимофеев соединил все предметы между собой и толкнул колесико.
— Крутится… — зачарованно прошептала Света. — А как мы узнаем, что он вечный?
— Он не очень вечный, — честно признался Тимофеев. — Лет через пятьдесят остановится. И при жаре в шестьдесят градусов работать не будет. Положи его к себе в сумочку. — Он набрал полную грудь воздуха и добавил: — Потом мы с тобой немного погуляем, а когда тебе надоест, откроешь сумочку и посмотришь…
— Куда поедем? — деловито спросила Света, поручая зонтик заботам Тимофеева.