Он замолчал и, поскольку никто не возражал ему, продолжал дальше:
— Меня учили, что Христос — человек мирный. Он выступал против жажды власти, мести и насилия, как мне говорили, и он охотнее дал бы себя убить, чем взял бы в руки оружие. И я усвоил христианскую заповедь «не убий». Однако те христиане, которых я встречал, то и дело хватались за меч. И это не единственная заповедь, которую они нарушали. Еще будучи ребенком, я усвоил, что человек должен быть честным и не отказываться от своих слов; и постепенно я начал презирать христиан, учивших одному, а делающих совсем другое. Я видел, как они нарушают одну заповедь за другой, после чего каются, а потом без малейших угрызений совести снова нарушают эти заповеди. И в конце концов я понял, что ошибка заключена в самом учении. Ни один человек не может жить по-христиански.
— Но можно все же попытаться, — возразил ему ярл Свейн. — Я сам пытаюсь быть мирным человеком, и, думаю, мне никогда не приходилось принуждать к чему-то других. Но в детстве я достаточно насмотрелся на жертвоприношения, видел я и человеческие жертвы — в тот раз, когда мой брат Эрлинг праздновал победу в Хьерунгавоге. И я не жалею, что отвернулся от старых богов.
Повернувшись к Эльвиру, священник дрожащим голосом произнес:
— Как может человек, поверивший во всемогущего Бога, отвернуться от него и поклоняться мерзким изображениям богов?
— А нужно ли становиться христианином, чтобы верить во всемогущего Бога? — спросил Эльвир. — Легенды говорят о Боге, сотворившем все; так почему же он не может так же хорошо говорить со мной посредством изображений богов, как посредством изображений святых? Думаю, что и те, кто верит в Мухаммеда, тоже верят во всемогущего Бога.
Но священник продолжал, словно не слыша его:
— Ты говоришь, что был христианином и учился у священника. Значит, ты причащался и исповедовался. Делал ли ты это без колебаний, принимал ли благодать Божью с чистым сердцем?
— Да, — коротко ответил Эльвир.
Голос священника задрожал от гнева:
— И после этого ты стал языческим жрецом! Ты возглавляешь эти постыдные жертвоприношения!
— Да, — снова ответил Эльвир, — последний раз это было вчера. Но скажи мне, почему приносить в жертву животное хуже, чем приносить в жертву самого Спасителя?
Перекрестившись, священник сказал:
— Разве ты не боишься Божьего суда?
Эльвир пожал плечами.
— Я не буду выставлен на суд христианских священников! — сказал он. — К чему мне выполнять немыслимые, никому не приносящие пользы заветы, если я могу достойно жить, следуя понятным мне законам? Нет, когда придет Рагнарок, я предстану перед тем, кто сотворил все, я встречу его без колебаний, с достоинством неся меч и красный плащ жреца!
Священник долго молчал, потом сказал:
— Горько слышать такие слова и видеть человека, потерянного для церкви. Но, боюсь, я недостаточно учен, чтобы помочь тебе. Ты знаешь слишком много, но не все; слишком много, чтобы без возражений принять христианство, но еще недостаточно, чтобы по-настоящему понять его.
Посмотрев ему прямо в глаза, Эльвир сказал:
— Что ты хочешь, чтобы я понял, если даже ученые священники не живут по своим же заповедям?
На что священник, не отводя глаз, возразил:
— Свято учение, а не священники! Прощая меня, Господь знает, сколько раз я нарушал его заповеди. Именно потому, что мы так слабы, мы и нуждаемся в прощении Господа.
— Но зачем предъявлять человеку требования, которые он заведомо не может выполнить, а затем спасать его с помощью человеческих жертв? Чем больше я наблюдаю христианство, тем больше я убеждаюсь в том, что оно делает жизнь человека неоправданно трудной.
Священник вздохнул.
— Ты думал, что был христианином, Эльвир, — сказал он. — Но если бы ты действительно понимал христианство, ты бы не говорил, что оно делает жизнь трудной. Мне остается только молиться за тебя. И я это сделаю, хотя и никогда раньше не думал, что мне придется упоминать в моих молитвах имя языческого жреца!
После этого разговор иссяк, и ярл уехал.
Оставшись наедине с Эльвиром, Сигрид осторожно спросила у него, что он думает по поводу этого разговора; но Эльвир, как он это часто делал последнее время, ответил, что она еще не достаточно взрослая, чтобы это понять.
Сигрид не была раздосадована, она ощущала лишь подавленность и усталость. И когда она повернулась к нему, на глазах у нее были слезы.
— Тебе кажется, что я достаточно взрослая, чтобы родить тебе ребенка, — сказала она. — Почему же ты не считаешь меня достаточно взрослой, чтобы делить с тобой не только постель?