Рагнхильд и Гюда помогли ей снять мокрую одежду. И Сигрид позволяла им делать с собой все, что угодно: она была не в себе.
Гутторм ничего не сказал женщинам — ни о том, как она оказалась в воде, ни о том, что у нее начинаются схватки. Но Рагнхильд, раздевавшая Сигрид, поняла, что с ней происходит.
— Сигрид, почему ты ничего не сказала? — испуганно спросила она. Ничего не ответив, Сигрид легла в постель.
Послали за женщинами, обещавшими придти на роды, среди которых была Холмфрид, дочь короля. Она сама сказала, что будет рада помочь Сигрид.
Сигрид перенесли в зал, где было удобнее, и к этому времени все уже пришли.
Ломота в пояснице становилась все сильнее, промежутки между приступами сокращались. Она не думала о том, где находится, она чувствовала, что все в ней умерло, и только эти схватки, неотступно следующие одна за другой, возвращали ее к жизни, которой она не желала.
Она видела фру Холмфрид и Рагнхильд и Гюду; их лица то приближались к ней, то удалялись от нее, словно в тумане. Фру Холмфрид склонилась над ней, лицо ее было нежным и прекрасным.
— Да поможет тебе святая Богоматерь, дитя мое, — сказала она. Кто-то сказал Сигрид, что если она встанет и походит, дело пойдет быстрее. Но она качала головой, продолжая лежать.
Принесли Тору, пожелавшую присутствовать при появлении на свет ребенка Эльвира — и она теперь восседала на скамье возле стены.
Кто-то, как показалось Сигрид, Рагнхильд, дал ей снотворное.
Она не знала, сколько времени прошло, сколько она спала и бодрствовала во время схваток. Она чувствовала только, что приступы становились сильнее, и наконец что-то лопнуло в ней, полилась жидкость.
«Сын Эльвира», — думала она в то время, как все мускулы ее напрягались от боли. Груз, который она против своей воли носила в себе, ребенок, которого она не желала, теперь готов был придти в мир. И она ничем не могла воспрепятствовать этому! Ей оставалось только пройти через все это, посылая проклятия Норнам, которые пряли и пряли нить ее судьбы, отказываясь оборвать ее даже тогда, когда ледяная вода сомкнулась над ее головой.
Гюда наклонилась к ней.
— Кричи, Сигрид! — сказала она. — Это помогает!
Но из далекого прошлого ей слышался другой голос, голос Сигурда: «Дочери хёвдинга не плачут, Сигрид!»
И она крепко сжала зубы.
Но при следующем приступе на нее накатил страх — страх перед тем, что ее ожидает. И она поддалась этому страху и отчаянию.
И тут взгляд ее упал на жесткое, белое лицо Торы. И она собрала все свое упрямство и гордость. Никогда, никогда она не доставит этой женщине радость видеть ее сдавшейся, плачущей!
Когда начался следующий приступ, она откинулась на подушке и, не шевелясь, закрыла глаза. И ей показалось, что боль стихает.
И потом, когда схватки последовали одна за другой, в ней проснулось новое, дикое ощущение радости от сознания того, что она смогла обуздать боль. Она могла разрываться изнутри на части, но все-таки в ней было что-то непобедимое.
— Кричи! — услышала она над своим ухом, и это был голос Холмфрид. — Кричи, ради Бога!
Она ничего не ответила.
Но когда наступили потуги и она почувствовала, что содрогается от внутренних сил, действие которых было ей неподвластно, на нее снова накатил страх; ей казалось, что она попала в железные тиски. Но все-таки она боролась, пуская в ход последние остатки воли. И посреди боли и бессилия она черпала силы в самой себе — силы, которые невозможно было уничтожить, которые не подчинялись процессам в ее теле.
Они хотели, чтобы она оперлась на локти и на колени, но она отказалась; потом ей дали какое-то питье, и по вкусу она определила, что это отвар «плавающих камешков».
Она слышала, как вокруг нее бормотали молитвы. Среди голосов, обращавшихся к Норнам, выделялся голос фру Холмфрид, называвший неизвестное ей имя.
Теперь приступы шли почти непрерывно. Она знала, она чувствовала, что вот сейчас родится ее ребенок.
Женщины стояли наготове.
Приподняв голову, Сигрид снова увидела Тору; Тора встала со своего места, чтобы лучше видеть! И взгляды их на миг встретились.
«Гудрун была права!» — пронеслась в голове Сигрид мысль.
Но тут раздался крик — жалобный, сердитый крик новорожденного.
Ребенка протерли пивом, прежде чем положить к ней на руки.
Сигрид улыбнулась, увидев маленькое, сморщенное, сердитое личико. И это беспомощное существо она так ненавидела! Этого крошечного, краснолицего мальчика, похожего на головастика, с большой головой и поджатыми ножками!