Та же мысль пришла в голову и Ковалю.
– Приедем, весь волос тебе обрею.
– Не-е! – испугался холоп. – Не дамся я! Кто власы стрижет, тому удачи не будет!
– Больно у тебя удачи много, раб! – засмеялся Коваль.
– Какая ни есть, а все моя, – обиделся Завертыш. – Вишь, не убили меня намеднича!
– Потому не убили, что я не позволил! – отрезал Коваль. – Спорить будешь, так я те не власы, а шкуру сниму!
Завертыш сник, нахохлился и просидел молчком весь оставшийся путь.
А я подумал: каков бы ни был князь, а надо мне в город ехать. Поближе, так сказать, к цивилизации. И в географии разобраться надо. Завертыш вот подкинул мне знакомый ориентир: Ладога. О Ладоге я слыхал. Даже слыхал, что их две. Новая и Старая. Копали там что-то археологи. И турнир устраивали в прошлом году, только я не поехал.
– Слышь, Коваль, а какой нынче год?
– Чего?
– Год, говорю, какой?
– Неплохой год, – ответил Коваль. – Рожь должна уродиться. И ячмень. Ежели кабаны не потравят, на зиму изрядно зерна запасем.
Понятно. Летоисчислением тут не утруждаются. Собственно, я даже не знаю, умеет ли Коваль писать-читать.
– Коваль, а ты читать умеешь?
– Чего? – еще один недоуменный взгляд.
– Ну, буквы знаешь?
Нет, не понимает он, о чем речь.
Дай Бог памяти: какая на Руси письменность была в древности? Кириллица? Но это вроде уже после Крещения, а тут сплошь язычники. До того, кажется, руны были… Или нет, руны – у скандинавов. У славян – резы…
– А резы читать умеешь?
– Какие еще резы? – Коваль глянул на меня уже не с удивлением – озабоченно. Все ли хорошо с головкой у воина Николая? Потом вспомнил, что я – чужак, и успокоился. Махнул рукой: мол, не задавай глупых вопросов.
– Давай-ка рыбки возьмем, – Коваль вытянул из-под банки сетку-мешок, в горловину которого были для жесткости вплетены толстые звериные волосы. – Закинем разок – на уху хватит.
Так и вышло. С первого же захода вытянули килограммов пять. И среди прочих – настоящего, пусть и маленького, с локоть, осетра. Да уж, богатая тут рыбалка. Неинтересно даже. Как по грибы ходить. Вышел на край вырубки, накидал по-быстрому в корзинку отборных боровиков и подберезовиков – и домой. Никакого азарта.
Азарт появился, когда мы приплыли домой. Коваль как в воду глядел: ночью, пока мы занимались миротворчеством, в гости к Ковалю заглянули кабаны. Ущерб был невелик: проломленная изгородь и пара разоренных грядок. Рейд был разведочный.
Однако Коваль не сомневался, что ночью дикая свинина придет к нам снова.
Вот и развлечение, о котором я мечтал. Никогда не охотился на зверя с холодным оружием. Как-то в голову не приходило.
А что? Может получиться занятно…
– Выпей, – Коваль протянул мне деревянную чашку.
– Это что? – спросил я, принюхиваясь. Варево в чашке доверия не внушало.
– Выпьешь – будешь видеть в темноте, как в сумерках.
– Уверен?
– Я же Коваль! – заявил он таким тоном, будто это все объясняло.
– И что?
– Пей, тебе говорят!
Однако понял, что не убедил. И сам отхлебнул из чашки. Даже не поморщился. Пробурчал: «Больно надо мне тебя травить…»
Тут уж и мне стало неудобно, и я выпил.
Ну и дрянь! Горло ожгло, будто чистого спирта хватил. Мухоморов он, что ли, туда накрошил? Куд-десник!
Ладно. В оружии он понимает. Глядишь, и от зелья его не загнусь.
В засаду на кабанов нам предстояло отправиться вдвоем. Завертыш тоже просился, но его не взяли.
– Без вонючих управимся!
Это было правдой: воняло от холопа изрядно. Но вины Завертыша в этом не было. Его-таки обрили.
Бриться холоп не желал. Чтобы не вступать в дискуссии, Коваль треснул его кулачищем по башке (мужику бы боксом заниматься, имел бы шанс на чемпионский пояс), вытряхнул из одежки (которую тут же отправил в костер) и передал отрубившегося клиента супруге. Вооруженная хорошо отточенным ножом Глушка выскоблила Завертыша наголо. Засим, взявши холопа под мышки, Коваль закинул его в озеро. Вопреки моим ожиданиям, Завертыш не утоп. И даже воды не нахлебался. В озере сразу очнулся. Вылез, мокрый и печальный, как выкупанный кот.
Однако холоповы страдания еще не закончились. Беспощадный Коваль сунул ему нож и велел выбрить также и интимные места, пригрозив:
– Ежели я брить буду, так не только шерсть остригу.
Но и на этом мучения бедняги не закончились. Побритые места вымазали дегтем и оставили несчастного дрожащего холопа еще на часок голышом. Еще час он оттирался песком и глиной (все это время белокурая бестия Быська над ним издевалась – однообразно, но обидно), однако все равно вонял. Женщины его даже в дом не пустили.