Но Виктор с ней, конечно, не согласился.
– Я ведь взялся отвечать за газету, – тяжело вздохнул он. – Не соглашался бы, тогда другой разговор. Знаешь, как мой брат Миша говорит? Не сумел организовать работу людей – значит тебе придется делать её одному. Работа должна быть сделана в любом случае, ты за неё отвечаешь. Видно, организатор из меня пока неважный.
Вид у Виктора был усталый, озабоченный и мрачный и говорил сам за себя.
– Судя по твоему оркестру, организатор ты отличный, это тебе любой скажет. Просто многовато чужой работы ты на себя взвалил, тебе не кажется?
– Ничего, я привыкну, – заверил он её и улыбнулся – Спасибо, что не выгнала меня из класса, товарищ дежурная. Я бы и в самом деле отдохнул минут пять. Можно?
Он положил руки на парту и уронил на них голову.
– Ну что же, вздремни, товарищ комсорг! Я тебя разбужу, не волнуйся.
Подходя к своей хате по скрипучему снегу, Виктор ещё издали почувствовал неладное. Дверь распахнута настежь, а ведь на улице такой мороз! Как-то сразу он понял, что ни мамы, ни отца в хате нет, и внезапный страх за них сковал его так, что ноги стали как ватные. С трудом, словно идя против сильного ветра, он сделал шаг вперёд, и ещё, и ещё, и каждый новый давался ему всё труднее. Ощущение непоправимой беды накрывало его с головой, точно он шёл в ловушку. В окошке мелькнула чья-то голова. Виктор понял, что в хате засада, что там полно чужих людей и что это враги. И он вдруг увидел прямо сквозь стену: их там с десяток, одни в папахах, другие в военной форме какой-то чужой страны, и все с оружием. Кто у окошка, кто у двери, кто возле стены, они притаились с пистолетами, готовые стрелять, стоит только перешагнуть порог. От чёрных дул так и веяло смертью. Ноги Виктора точно вросли в землю… До двери оставалось всего несколько шагов, когда за спиной у него раздался звонкий весёлый голос его соседки по парте Ани Борцовой, окликнувший его по имени. И его как кипятком ошпарило. Одним прыжком бросился он навстречу смерти, разрывая горло криком: «Аня, беги!» Но крика своего он не услышал. Не потому ли, что был уже мёртв? Однако кто-то опять звал его по имени.
– Аня?! – вскрикнул он, метнулся и… проснулся.
Холодная тяжесть легла ему на лоб.
– Да у тебя жар, сынок, гляди-ка! – ахнула над ним мать в темноте.
Это её руку он чувствовал у себя на лбу, и рука казалась такой холодной. Он с трудом разомкнул слипшиеся ресницы, вытер пот с висков, нащупал прилипшие к ним мокрые волосы и удивился: словно он побывал под проливным дождём.
– Мне нельзя болеть! – прошептал он сухими губами. И хотя в хате было жарко натоплено, дрожь побежала по всему его телу.
Мать плотнее укутала его одеялом.
– И не болей, сынок! – согласилась она тоже шёпотом. – Я тебе варенья из тутовника принесу. Оно жар снимает. Страшно смотреть, как ты в бреду мечешься.
– Я бредил? – удивился Виктор. – Ничего не помню.
– Вот и хорошо! – обрадовалась мать. – В бреду чего только не привидится! Ничего, я тебя быстро на ноги поставлю. Тебе, Витенька, просто отдохнуть давно пора. Вот отлежишься пару дней, и всё как рукой снимет. Тебе только и надо, что отоспаться хорошенько!
И, как в детстве, Виктор поймал в темноте её руку и благодарно погладил:
– Спасибо, мама.
Пока он чувствовал её присутствие рядом, под ним была твердая почва: вот эта постель, и хата, и темнота за окном, в которой, однако, скрывалась знакомая улица. Но стоило отпустить руку матери – он проваливался в трясину сна.
Вот знакомые улицы наводняются чужими людьми в чужой военной форме, и они повсюду ведут себя по-хозяйски, заходят в любую хату и берут там всё, что захотят. А люди сидят тихо за закрытыми дверями, дрожат от страха и ждут, что их пронесёт, что чужие не ворвутся в их дом, не возьмут их добра, не тронут их самих. Старухи крестят лбы и беззвучно шевелят губами. И среди всего этого играет радио. «Широка страна моя родная» – звучит со всех сторон. «Какой бред!» – стучит в висках у Виктора. «Бред! Бред!» – эхом отдаётся в ушах. И он понимает: это сон! Конечно, сон! Вот только что надо сделать, чтобы проснуться? Он забыл это и никак не может вспомнить. «Доблестная Германия – самый верный наш союзник! – вещает радио бодрым женским голосом. – Ничто не может помешать дружбе наших стран!» Виктор лежит в постели и не в силах не то что подняться на ноги – даже пошевелиться. Его не слушаются ни руки, ни ноги. Он один в хате и видит, как приклад автомата разбивает окно, ледяной морозный воздух окутывает его. Крик отчаяния и ярости беззвучно вязнет у него в горле. «Фашистская Германия наш лучший друг!» – весело восклицает радио. Дверь распахивается настежь. «Это сон!» – сквозь обжигающую боль силится он перекричать радио беззвучным голосом. И в который раз чувствует прохладную руку матери у себя на лбу.