Виктор слушал Валентину внимательно и видел, как искренне она говорит и как сильно волнуется: голос её едва заметно подрагивал, а пальцы непроизвольно теребили складки платья. При этом она не производила впечатления робкой барышни – то была статная чернобровая дивчина, и в живых тёмных глазах её светился ум. Виктор огляделся. Они уже перешли в фойе кинотеатра, вокруг прогуливались и разговаривали люди, в основном пары, мужчины и женщины, занятые друг другом достаточно серьёзно, чтобы не отвлекаться на посторонних.
– Я ведь не сказал тогда ничего особенного, – всё же немного понижая голос, заметил Виктор. – Четыре секретаря райкома за полтора года – это действительно слишком! Ведь так невозможно работать. И если молчать, то они там, наверху, будут думать, что с нами так и надо: мало того, что назначать нам секретарей из центра, да ещё и менять их как перчатки. Они присылают к нам людей, которые никого здесь не знают, и не спрашивают нашего мнения, но как только те входят в курс дела – их снова снимают. Разве это на пользу организации? А если нет, то как можно с этим мириться? Ты вот про фильм «Если завтра война» вспомнила. А я смотрю на всё это и думаю теперь, что так легко, как там показано, победить у нас уже не получится. Победить мы, конечно, победим, но придётся нам туго. Почему я так думаю? Ты сама только что на этот вопрос ответила. Если на весь наш райком не нашлось до сих пор никого, кто бы за прежнего секретаря замолвил слово, то дела наши неважные. А я и член райкома-то без году неделя. Словом, не того бояться надо, чего ты тогда испугалась. Согласна?
– Согласна, – кивнула Валентина.
Раздался звонок к началу киносеанса, и они прошли в зал. И все два часа мысли обоих снова и снова возвращались к сказанному. Они чувствовали это, видели по глазам друг друга даже в полутьме, при слабом отсвете киноэкрана.
Всё-таки очень важно встречать тех, кто думает так же, как ты, особенно когда высказываешь запрещённые мысли. Иначе под их грузом можно было бы тронуться рассудком в полном одиночестве среди людей, которые смотрят комедии, смеются и делают вид, будто ничего не замечают, и не видят того, что неминуемо ожидает их в самом ближайшем будущем.
Часть II
Хлеб
Война… Это слово пролегло чёрной трещиной посреди извилистой степной дороги, по которой, пыля, ехали грузовики. Гул моторов, стук катящихся по земле колёс, едкий запах выхлопных газов и резкий голос шофёра, что старается перекричать весь этот шум: «А ты, хлопец, чего, разве не слыхал ещё? В четыре утра немец напал. Война!» А небо над степью такое же синее, как всегда, и солнце жарит землю будто на сковородке. Но он вдруг перестал чувствовать жару – мертвенным холодом окатило его с головы до ног. Вся жизнь треснула пополам глубоко и непоправимо, навсегда разделились на «до» и «после» минуты, когда в неё вошло это страшное слово. Кошмар его снов начал сбываться. Теперь, просыпаясь, каждое утро он надеялся оказаться на другом берегу времени, по ту, прежнюю сторону трещины, но тщетно. И где-то глубоко-глубоко шевелилось необъяснимое чувство, что так должно было случиться, что затем он здесь, на этой земле, и понадобился именно сейчас, чтобы делать всё, что потребуется, без устали.
Какая-то лихорадка овладела им: школьные мероприятия, рытьё оборонительных сооружений, поручения райкома, беготня, среди которой притуплялось чувство беды, а работа вместе с другими людьми вселяла бодрость.
Помогать колхозам в уборке урожая теперь, как никогда, было делом молодёжи, ведь многие колхозники уже ушли на фронт. Как секретарь школьной комсомольской ячейки Виктор заранее составил списки бригад для предстоящей работы.
Собирались и строились в колонны возле школы. Здесь Виктор и вручил списки бригад бригадирам, и один из них – учительнице Анне Ивановне Киреевой. Фамилии в списке стояли разные, а вот имя одно: то благодатное, которое Виктору от рождения было милее всех других, о чём, сияя так же ярко, как утреннее солнце, заявил он без ложной скромности: «Ведь это имя моей мамы!» Таким признанием он обезоружил и девчат, и учительниц. Счастливые носительницы благодатного имени, объединённые в одну бригаду, отнеслись к этой милой шутке с добродушием, а остальные девчата ничуть не расстроились. Едва ли не половину старшеклассниц школы имени Ворошилова звали Аннушками, но раньше об этом, кажется, никто и не задумывался.