Виктор стоял между Серёжей Левашовым и Володей Осьмухиным.
– Кто у вас комиссар? – гремел над головами ребят грозный голос Соликовского.
И тотчас задиристо и вызывающе звучали в ответ со всех сторон смех и шутки:
– Зачем комиссар? Мы сами комиссары! Нам комиссары не нужны!
– Молчать! – кричит Соликовский, краснея от гнева. – Кто комиссар, я спрашиваю?
И Виктор выходит из строя:
– Я!
– А командир у вас кто? – спрашивает тогда Соликовский.
Ребята снова начинают шутить, кричать, вызывающе смеяться, как будто нарочно хотят разозлить начальника полиции. «Неужели он знает про командира? – взволнованно думает Виктор, и тут же отвечает сам себе: – Нет, не видать ему, гниде, Туркенича как своих ушей!» А сам снова делает шаг вперёд:
– Я командир!
Глаза ребят и девчат лихорадочно блестят. Они смеются громко, звонко, нарочно превращая всю эту сцену в цирк, в фарс. Виктор понимает, что это – их ответ на очные ставки с ним, на которых он никого не признал. Они не хотят оставаться перед ним в долгу и пользуются случаем поиздеваться над начальником полиции. Соликовский орёт своим подручным, чтобы они увели всех в камеры, и те бросаются выполнять приказ.
Перед глазами у Виктора снова и снова проходят лица участников этой сцены. Он сверяет их со списком, который видел на столе у Соликовского, и понимает, что схвачено больше, а значит, список дополняется. А может быть, у них уже новый список? Откуда?
И снова сердце его беззвучно кричит и вопрошает в отчаянии: «Как это остановить? Что нужно сделать?» Он не может думать ни о чём другом.
Просьба брата
– Миша, здравствуй! – Виктор бросился навстречу старшему брату, как только тот вышел из своего кабинета в коридор.
Вокруг было шумно, множество людей сидели, стояли, ходили, разговаривали, ожидая своей очереди. За дверями кабинетов нервно стучали пишущие машинки, трезвонили на разные голоса телефоны.
Здесь, в Ворошиловградском горкоме партии, каждый час и каждую минуту решалось множество вопросов. Над городом нависла опасность вражеской оккупации, и каждый день она становилась всё реальней. Виктор понимал, что старший брат слишком загружен работой, а потому был готов напоминать ему о своей просьбе снова и снова:
– Миша, здравствуй! Ну что, ты ещё не звонил в военкомат?
Михаил, поневоле замедляя шаг, остановил на младшем брате красные от хронического недосыпания глаза:
– А, Витя? Ну, здравствуй! – Он обхватил Виктора за плечи, увлекая его вперёд по коридору. – Нет, в военкомат я не звонил. Ты же знаешь, что мы завод Октябрьской Революции эвакуируем…
– Да, Миша, я всё понимаю, – с готовностью закивал Виктор. – Знаю, что тебе некогда. Но, может быть, ты позвонишь прямо сейчас, пока я тут? А я подожду. Ну, чтобы ты не забыл опять. Ведь это займёт всего каких-нибудь три минуты от силы! От тебя нужно лишь пару слов, и дело решится в мою пользу.
Михаил вдруг пристально глянул на Виктора.
– Когда ты жил в Краснодоне, ты стеснялся пользоваться тем, что у тебя брат в райкоме партии в Ворошиловграде работает, – заметил он укоризненно. – А теперь, я смотрю, твоя скромность тебя покинула и ты готов воспользоваться своими родственными связями. Не думал, что ты так легко отступишь от своих принципов!
– Ну, я ведь не в эвакуацию в солнечный Узбекистан прошусь через родственные связи, а на фронт рядовым! – горячо возразил Виктор, заливаясь краской. Михаил ударил по самому больному месту, упомянув о его принципах.
– Тебе восемнадцать будет только через год, но ты отчего-то считаешь себя лучше других таких же, как ты, которые тоже возомнили, будто без них наша армия с фашистами ни за что не справится. У тех, других, нет брата в горкоме партии, как у тебя, и ты надеешься обойти их за мой счёт?
– Ну, зачем ты всё так переворачиваешь! – воскликнул Виктор, чувствуя, что теряет почву под ногами. – Немцы уже под Москвой, а ты хочешь, чтобы я ждал ещё целый год? Разве это плохо, что я родину защищать хочу? Разве это повод надо мной смеяться?
– Я вовсе над тобой не смеюсь, – возразил Михаил невозмутимо. – То, что ты Родину защищать хочешь, это хорошо. Но защищать её можно по-разному, не только на фронте. Сейчас работа в тылу не менее важна. Ты же знаешь про блокаду Ленинграда? Там голодные женщины и дети стоят у станка по две смены подряд, чтобы дать фронту снаряды и патроны. Без их труда победы не будет. Только желторотые мальчишки могут считать, будто Родину защищают лишь те, кто стреляет. Не думал я, что тебе, во всём остальном такому умному, придётся это растолковывать.