— Может, — прервал его мысли Леон. — А куда?
Отступать было поздно, да и подло: вон как обрадовался мальчишка. В конце-то концов, не в койку же он его приглашает!
— «G-Bar» сойдёт? — небрежно спросил Дэвид, с удовольствием отмечая, как загорелись мальчишеские глаза.
— Ещё бы! — Леон даже не пытался скрыть свой щенячий восторг. — Ты это серьезно?!
— Вполне, — подмигнул ему Дэвид. — Я же знаю, как это важно, чтобы в четырнадцать, извини, в пятнадцать лет тебя пригласили в правильное место.
— Надеюсь, господин Йост — достаточно внушающий доверие человек, чтобы отпустить меня с ним? — насмешливо спросил Леон директора.
— Вполне. Я сообщу господину Вальбергу, что ему не о чем беспокоиться.
— Не стоит. — Йост с обезоруживающей улыбкой положил ладонь на плечо Балановски. — Я сам улажу с ним этот вопрос. Ответом ему был благодарный мальчишеский взгляд.
— Хорошо, — директор обескураженно покивал, — как скажете, господин Йост. Тогда желаю приятного вечера.
— Взаимно, — улыбнулся Дэвид. Леон победоносно ухмыльнулся.
***
В центр Гамбурга домчались за двадцать минут — в преддверии длинных выходных все уезжали из города, и Брамфельдское шоссе в обратном направлении было пустым.
Непродолжительное петляние узкими закоулками старого Санкт-Георга закончилось у входа в довольно высокое современное здание из стекла и бетона на Лянге Райе.
Бесшумный скоростной лифт за считаные секунды доставил их на последний этаж.
На просторной лестничной площадке была всего одна дверь без вывески, у которой торчал высокий крепкий парень, не то охранник, не то швейцар. Парень поприветствовал их почтительным кивком и набрал четырёхзначный код на щитке у входа. С тихим щелчком сработал электронный замок, дверь бесшумно распахнулась, и они вошли внутрь.
Леон огляделся.
Помещение, обставленное в лаунжевом стиле, было огромным и занимало, судя по всему, весь этаж, но столиков было не больше полутора десятка. Разбросанные на значительном расстоянии друг от друга, они казались одинокими островками в море стеклянно-хромированного хай-тека. Стены как таковые отсутствовали, вернее, были полностью стеклянными, как и потолок.
Безупречно вышколенный метрдотель проводил их в глубь зала к столику у окна-стены, откуда открывался умопомрачительный вид на залитое огнями побережье Внешнего Альстера. Посетители — все как один на вид жрецы моды и жертвы фитнеса — проводили их заинтересованными взглядами. С большинством из них, судя по обмену приветствиями, Дэвид был знаком.
Знаменитый «Generation Bar», или, сокращённо, «G-Bar», что придавало названию умышленную двусмысленность, был культовым заведением «для своих», о котором неустанно болтали в гимназии.
В углу у противоположной стены Леон заметил Тиля из девятого. Тиль писал гениальные стихи и мечтал о карьере сонграйтера. Благодаря своему наставнику, молодому, но уже известному на всю Европу продюсеру, в компании которого он сейчас сидел, мечты эти имели все шансы на исполнение. Тиль то и дело украдкой поглядывал на них с Дэвидом. Тиль был знатным сплетником.
Решение пришло подобно озарению. Достаточно было просто представить себе в деталях и красках последующий ход событий.
— Ты… встречаешься с Дэвидом? — первым делом спросят его во вторник утром.
— Да, — небрежно бросит Леон.
— Co-o-o-l, — прокатится по гимназии волна плохо скрываемой зависти.
Известие облетит гимназию мгновенно, и уже к вечеру Леон добьётся самой заветной цели — теперь он точно станет первой и неоспоримой звездой: ведь быть парнем Дэвида Йоста — ещё круче, чем братом Флориана Вальберга. А уж то и другое вместе сулят такой статус, что… У Леона закружилась голова.
По части сексапильности Дэвид мог дать фору любому мужчине.
Метросексуал Вальберг — Строгая Госпожа, как метко прозвали его брата безымянные остряки из старших классов, — возбуждал разве что мазохистов. Гомосапиосексуал Кейм подавлял интеллектом, подспудно вызывая опасения, что в качестве прелюдии он предпочитает философскую дискуссию. Сексуальность же Йоста была первозданной и подвидов-извращений не имела — с ним хотелось просто трахаться, без подведения под это желание какой-либо идейно-философской базы. От одного взгляда на его обтянутые футболкой рельефные бицепсы рук, от откровенного прищура глаз и плотоядной ухмылки большого чувственного рта в жилах пубертирующих подростков закипал тестостерон.
Иногда Кристиан появлялся в гимназии вместе с Дэвидом, и синергия интеллекта, харизмы и секса, которую излучал этот тандем, оглушала: Йост ретранслировал на подсознательном уровне то, в чём Кейм убеждал их сознательно. А может, всё было наоборот: одарённый философ лишь облекал в слова то, что излучал Дэвид и что, собственно говоря, ни в каких разъяснениях не нуждалось.
Его животная притягательность не оставляла равнодушным никого: одни мечтали стать такими, как он, другие хотели быть с ним, а третьи — под ним. Неважно, в какой форме, но Дэвида хотели все. Сам же Йост проявлял к гимназистам не больше интереса, чем к самой гимназии. Говорили, что у него встаёт на смазливые мордашки и упругие попки, а не на трёхзначный IQ.
…Они полулежали в креслах из мягчайшей рыжей кожи.
Играл тихий ненавязчивый джаз. Обволакивали мужские голоса, звенел приглушённый мальчишеский смех. Лился слабый свет, настолько мягкий и призрачный, что, казалось, исходил только от луны, звёзд и свечей на столиках, расставленных достаточно близко, чтобы себя показать и других посмотреть, и в то же время достаточно далеко, чтобы гарантировать посетителям интимность общения. Невербальные обещания, случайные касания, невысказанные желания.
Дэвид любил бывать здесь.
Здесь не целовались по углам взасос. Здесь юным и смазливым не страшно было выйти без охраны в туалет. Здесь обещали и желали нечто большее, чем секс, а секс выходил за пределы физиологии, придавая понятию «транссексуальность» совершенно иное измерение. Сюда приводили мальчиков, у которых только просыпалась чувственность. Сюда приходили те, кто, погрузившись в пучину разврата и достигнув дна порока, жаждали вновь окунуться в невинность.
«Нуофит» был чашкой крепкого кофе для поднятия тонуса, «G-Bar» — стаканом воды для очистки притупившихся душевных рецепторов, возвращавшим вкусу былую остроту, а ощущениям — свежесть.
За соседним столиком белокурый скандинав лет двадцати, в белоснежной рубашке с длинными манжетами, наполовину закрывавшими кисти рук, пригубил бокал с красным вином. С губ скатилась крупная капля. Красное расползлось по белому.
Парень, опустив ресницы, медленно облизнул губы. Его спутник, ровесник Дэвида, судорожно сглотнул — Дэвид видел, как у него дёрнулся кадык, — и тут же попросил счёт. Когда они выходили, у обоих заметно стояло.
Дэвид мысленно зааплодировал.
Потрясающий перформанс! Умеет мальчик стильно сняться. Надо узнать, кто такой, — Кристиану должен понравиться: время от времени они баловали друг друга подобными знаками внимания.
Это не составило труда. Один из предупредительных официантов, знающих в лицо и поимённо всех посетителей и их предпочтения, склонился к нему и шёпотом назвал имя актёра. Дэвид довольно улыбнулся — он ценил эксклюзивный сервис, а персонал, натасканный угадывать тайные желания и отвечать на невысказанные вопросы, был визитной карточкой данного заведения.