Дэвид в ответ лишь неверяще помотал головой.
— Твою мать, вы же оба чокнутые на всю голову.
— Что поделаешь — это у нас наследственное. Власть крови, как говорит Бригманн.
Дэвид откинулся на спинку кресла и провёл пятернёй по волосам.
— Ты что, серьёзно не против?
— Я не только не против. Я всецело за. Можно даже сказать, прошу тебя об одолжении как друга — клин клином вышибают.
— Не поверишь, как двусмысленно это звучит.
— Наоборот, никакой двусмысленности — если что и способно выбить из него дурь, так это твой клин.
— О’кей. — Уголок рта Дэвида потянулся в кривой усмешке. — Не могу же я отказать лучшему другу в таком пустяке.
— Я знал, что всегда могу на тебя рассчитывать.
Дэвид заглянул к нему вечером. Рабочий день давно закончился, но из щели под дверью кабинета Вальберга ожидаемо сочился свет.
Дэвид для проформы стукнул на ходу костяшками пальцев о дверной косяк и, не дожидаясь приглашения, открыл дверь.
Флориан полулежал в кресле, закинув ноги на стол и сомкнув руки за головой, и немигающим взглядом высматривал что-то в мониторе. Дэвид готов был побиться об заклад, что монитор показывал плавающих рыбок. На его появление Вальберг не отреагировал никак.
— Ну что, отошёл? — спросил Дэвид с порога. — Тогда пошли поговорим.
Флориан, не проронив ни слова, поднялся и так же молча последовал за ним.
— Мальчики, по домам! — скомандовал Йост, едва они вошли в его приёмную. Дивоподобные ассистенты, по неписаному правилу не покидавшие своего поста до ухода босса — вдруг господину Йосту что-нибудь понадобится, и чем дольше оставался Йост на работе, тем выше был шанс, что понадобится то самое, — неохотно засобирались.
Закрыв за собой дверь кабинета, Дэвид вынул из недр мини-бара, встроенного в стену рядом с сейфом, располовиненную бутылку виски и сифон с содовой. Отточенными движениями заправского бармена насыпал в стаканы колотый лёд, щедро плеснув сверху виски. От содовой по молчаливому согласию отказались оба. Дэвид протянул Флориану стакан. Они чокнулись и некоторое время пили в тишине.
— Ты что творишь, Вальберг? — Дэвид первый нарушил молчание. — Что это за аттракцион невиданной щедрости был с утра? Небось, возненавидел меня ещё до того, как огласил своё великодушное предложение?
— Было дело. — Флориан усмехнулся. — А ты, выходит, его всерьёз не воспринял.
Йост рассмеялся.
— Да ты же невменяемый был. Сделки с недееспособными недействительны.
Флориан криво усмехнулся: этого следовало ожидать — Дэвид знал его как облупленного.
— Так что на тебя нашло?
Флориан уже давно чувствовал настоятельную потребность выговориться. Однако дурацкое упрямство натуры не позволяло откровенничать по собственной инициативе. Дэвид же безошибочно распознавал у него такие настроения и умело раскручивал на душеизлияния.
— Нашёл к кому ревновать, — рассмеялся он, когда Флориан изложил ему как на духу свои тревоги и опасения. — Да твой Бригманн никого, кроме тебя, в упор не видит.
— Знаю, — буркнул Флориан. — Потому и разбираюсь с мальчишкой, а не с Бригманном. Пусть не зарится на чужое. Впрочем, ты прав — это мелочь, над которой, при иных обстоятельствах, я бы и сам только посмеялся. Настоящая причина… — Флориан помолчал, собираясь то ли с мыслями, то ли с духом, а решившись, отчеканил: — Я-не-знаю-что-делатьс-малым.
— И решил, что с ним справлюсь я?
Флориан кивнул.
— С ума сойти! — присвистнул Дэвид. — Твоему брату нужен для понтов крутой мужик, тебе — убрать от греха подальше конкурента, и добиться своих целей вы готовы даже в ущерб самим себе. Вы, Вальберги, страшные люди. Вас надо защищать от вас самих.
— Вот я и хочу, чтобы ты защитил его, — сказал Флориан и еле слышно добавил: — И прежде всего — от меня.
Дэвид промолчал, понимая серьёзность момента.
— Я… боюсь за него, — уставившись в дно стакана, продолжал Флориан. — Он единственный, кто у меня остался. Я хочу, как лучше, а получается хрен знает что.
— Твой отец, наверное, думал так же…
— Вот это и есть самое страшное. — Флориан залпом опрокинул в рот остатки виски с подтаявшим льдом и взглянул на настенные часы. Часы показывали без четверти десять.
— Значит, так. — Дэвид, проследив за его взглядом, хлопнул ладонью по подлокотнику кресла, подводя итог затянувшимся посиделкам. — Я готов стать его наставником. Но спать я с ним не буду. Не потому, что это неправильно по отношению к Биллу или к тебе, а потому, что это неправильно в принципе. У меня, знаешь ли, тоже есть свои принципы. И если ты сейчас рассмеёшься, — сказал он, заметив, как у Вальберга дрогнули губы, — получишь в морду.
Флориан не рассмеялся.
— Знаю, — сказал он. — Вот за это я тебя и уважаю — что ты всё же знаешь меру собственной сучести. И понимаешь, когда надо остановиться.
Дэвид оставил сомнительный комплимент без внимания и разлил остатки виски по стаканам. Допивали молча.
Надо бы что-то сказать, думал Флориан, но та глубокая благодарность, которую он сейчас испытывал к другу, словесному выражению не подлежала. Кейм, Йост и Бригманн были его семьёй, неустанно защищавшей его от него самого. И единственное, чего сейчас хотелось Флориану, — чтобы частью этой семьи когда-нибудь стал и Леон.
— Спасибо… — он замялся и с силой сжал руку Дэвида: — В общем, если у вас до этого всё же дойдёт и тебе захочется… нарушить свой принцип и уделить ему, как бы сказал Бригманн, «толику внимания», я… в обиде не буду. Да и он, думаю, тоже.
— Спасибо за доверие, — ухмыльнулся Дэвид.
— Трахайтесь на здоровье, — пихнул его локтем Флориан.
Из офиса они вышли в обнимку, не обращая внимания на недоумевающих охранников, счастливые и бесшабашные, как полжизни назад.
***
В огромном зале было не протолкнуться.
Матиас терпеть не мог подобных сборищ, однако «Радужные перспективы» — новый социальный проект «Capabilities Capital Corporation» по поддержке детей из неблагополучных семей — вызвал большой резонанс в обществе, и отказаться от приглашения на посвящённый ему благотворительный вечер-презентацию означало расписаться в глазах немецкого делового бомонда в полной своей отсталости.
У входа мужчина, неуловимо напоминавший Матиасу его самого, что-то вполголоса то ли вычитывал, то ли втолковывал худенькому вертлявому подростку. Мальчишка переминался с мыска на пятку, замысловато кривил губы и теребил серебряную цацку на запястье. Вид у него при этом был откровенно скучающий, и Матиас его прекрасно понимал.
Что-то в повадках, в плавных кошачьих движениях паренька вызвало в нём странное волнение, и Матиас присмотрелся к нему внимательнее.
Светлые джинсы, розовая рубашка с откидным воротником, на шее — бордовый платок. Ладная узкая мальчишеская фигурка была на удивление гармонична и необъяснимо… знакома.
Мальчишка повернулся, тряхнув непослушной белокурой гривой, закрывавшей пол-лица, и у Матиаса потемнело в глазах. Ощущение дежавю было столь сильным, что он невольно ухватился за край стола, пытаясь совладать с собой.
Те же намертво отпечатанные в памяти черты лица, те же узкие, витиевато изогнутые губы, те же задорно-насмешливые серые глаза. Только волосы прямые, но так даже лучше.
— А эта мелочь что здесь делает? — нарочито небрежный тон Штайнбаха странно диссонировал с выражением его лица.
— Ты о ком? — с досадой переспросил его собеседник. Рольф Боргхардт, финансовый директор Корпорации, уже больше месяца обихаживал президента «Первого Ганзиатского банка» и лично пригласил его на сегодняшний вечер, в надежде наконец переговорить по существу. И вот, едва со small talk было покончено, и Рольф уже намеревался перейти к волновавшему его вопросу, Штайнбах решил сменить тему.