***
Каминг-аут и развод Матиаса Штайнбаха, самого молодого президента банка в Германии, на несколько недель стали главной темой немецкой светской прессы.
Когда же клиенты банка, большей частью пенсионеры, возмущённые аморальностью руководства банка, принялись дружно закрывать свои счета в «Первом Ганзиатском» и переводить деньги в другие учреждения, скандал из светской хроники перебросился на первые полосы деловых изданий.
Решением членов семьи, которым принадлежал банк, Матиаса отстранили с поста президента. Но было поздно. Из-за стремительного оттока капитала и внутренних проблем банк, главным капиталом которого была многовековая репутация и приверженность традициям, оказался на грани банкротства. Штайнбах-старший не вынес потрясения и скончался от инфаркта. Смерть своенравного патриарха, державшего в узде весь клан Штайнбахов, развязала руки остальным родственникам, для которых единственной ценностью давно были только деньги.
— Вот теперь можно покупать! — ворвался в кабинет Йоста Боргхардт, как только получил известие о продаже банка. Однако директор по контроллингу его в очередной раз озадачил.
— Теперь он мне и даром не нужен, — непривычно тихо ответил Дэвид. — Я получил, что хотел. Причём бесплатно. Но оно меня почему-то совсем не радует.
Финансовый директор странно покосился на коллегу, но, заметив выражение его лица, предпочёл ничего не говорить, и, тихо прикрыв за собой дверь, вышел из кабинета.
Утром следующего дня Дэвид позвонил Матиасу.
— Я готов выкупить банк. При условии, что ты станешь президентом.
— Он мне и даром не нужен. Что хотел, я получил. Это банкротство — лучшее, что могло со мной случиться.
Дэвид тихо рассмеялся. Жаль, что их разговора и его предысторию не слышал Кристиан, — возможно, это несколько поколебало бы его убеждения.
***
Правду о своём происхождении Дэвид Йост узнал довольно поздно — когда возглавил департамент контроллинга и получил доступ к его неограниченным возможностям. Достаточно было сдать анализы на ДНК и сравнить с имеющимися в базе данными. Корпорация располагала досье на всех представлявших для неё интерес людей. Разумеется, окажись его родителями бомжи или наркоманы, он вряд ли бы вышел на них. Впрочем, в таком случае и искать не имело смысла. Но удача Дэвиду не просто улыбнулась — она его сердечно обняла и провела в высший свет: у него обнаружились гены Йоста Штайнбаха — владельца «Первого Ганзиатского банка». Получалось, что высший свет, куда он так страстно стремился, был не дерзкой мечтой, а зовом крови.
После такой зацепки раскопать остальную историю труда не составило.
В молодости, ещё студентом, его отец крутил роман с одной девчонкой-официанткой из студенческой столовой — обычное дело, все друзья так делали. Зачем соблюдать этикет, рассыпаться в реверансах, упрашивать, обихаживать, уламывать капризных разбалованных девиц из своего класса, если можно завести себе любовницу простую и непритязательную, которая будет тебе заглядывать в рот и ловить каждое слово, лишь бы удержать такого перспективного парня? А нагулявшись всласть, можно и жениться. На своих, разумеется.
У этого союза не было будущего. Наивная девочка, однако, так не думала. Твёрдо решив женить на себе банкирского сына, она забеременела и сказала об этом Йосту, когда изменить что-то было уже поздно. Молодой папаша отреагировал предсказуемо, а юная мамаша, оставшись у разбитого корыта, сдала его в детдом. Хорошо, хоть не придушила — и на том спасибо.
Дэвид долго раздумывал, стоит ли делиться открывшейся правдой с Кристианом: кто знает, как отрицающий наследственность Кейм отнесётся к подобному интересу к собственной генеалогии? Разве может тот, за спиной которого стояли десятки поколений и сотни предков, понять безродного сироту, не знавшего даже отца с матерью? Отрицать можно только то, что у тебя есть. Нельзя отказаться от рода и фамильного наследия, если их у тебя никогда не было.
Но тайное знание распирало — от Кристиана у него не было секретов. Дэвид рискнул. Мир не рухнул и даже не пошатнулся.
— А какая тебе разница? — флегматично спросил Кейм. — В итоге ты всё равно занял то место, которого достоин. Причём собственными силами.
Однако для Дэвида разница была.
Он понимал, что о женитьбе отца на его матери и речи быть не могло, но уж помочь ей вырастить сына он был в состоянии. Шестнадцать лет детдома он оправдать и простить не мог. Завладеть отцовским банком, уничтожить то, без чего отец не мыслил своей жизни, превратилось для Дэвида в идею фикс. Долгими бессонными ночами он не раз представлял себе, как однажды войдёт в отцовский кабинет и скажет: «Моя фамилия Йост, а могла бы быть Штайнбах».
Его имя-фамилия служило поводом для излюбленной шутки мальчишек в детдоме.
Когда в классе появлялся новый учитель и подходила очередь Дэвида представиться, его непременно опережал какой-нибудь остряк: «Меня зовут Йост, а фамилия — Давид». Класс сгибался от хохота, а Дэвид презрительно огрызался в ответ: «Советовал бы вам запомнить моё имя — когда-нибудь оно станет знаменитым». Последние слова тонули в очередном взрыве хохота, ещё более сильном, чем первый.
Скорее всего, непутёвая безграмотная мать хотела назвать его Давид-Йост — чтобы хоть что-то досталось ему от отца, но пропустила чёрточку между именами, а сотрудники детдома, нашедшие записку рядом с подкидышем, приняли второе имя за фамилию.
Фамилию свою Дэвид не любил. И дело было вовсе не в детских психотравмах, оставленных насмешками одноклассников. Причина коренилась в самом явлении. Какой смысл в фамильном имени, если за ним не стоит familia? Без семьи и родословной фамилия превращалась в формальность.
Новым знакомым, даже тем, которые были значительно моложе и ниже его по статусу, он первым делом предлагал перейти на «ты», лишь бы не слышать ненавистное «господин Йост». Кто такой Давид, он знал — с ранних лет имя было его единственной собственностью и единственным средством его самоидентификации. После знакомства с Кристианом «Давид» превратилось в «Дэвид» — Дэвиду очень нравилось, как благородно звучало его имя в классическом британском произношении Кристиана. Йост же не нёс никакой смысловой нагрузки, ибо не имел под собой никакой основы, и каждый раз, когда к нему обращались по фамилии, Дэвид воспринимал это как пощёчину и напоминание о том, что он — никто.
***
Каминг-аут и последовавший за ним развод стоили Матиасу Штайнбаху не только репутации, семьи и работы, но и привели к личному финансовому краху.
В семейном банке ему не принадлежало ничего. Предполагалось, что после смерти отца, главного акционера «Первого Ганзиатского», которому принадлежали 25 % активов банка, его долю унаследует Матиас. Разумеется, при условии, что он окажется достойным великой чести возглавить клан, — Йост Штайнбах умел держать людей, и в особенности сына, на коротком поводке. Вся жизнь Матиаса, сколько он себя помнил, была нацелена на одно — оправдать отцовские ожидания, чтобы когда-нибудь занять его место. Пока же единственное, на что он мог рассчитывать, было управление семейным банком и зарплата его президента. Свободные личные средства полагалось вкладывать в акции родного банка — как доказательство и гарантия лояльности. Напрасно он толковал отцу о диверсификации рисков — у Йоста Штайнбаха на все аргументы ответ был один: «Только если все твои собственные яйца окажутся в этой корзине, я смогу быть уверен, что ты отнесёшься к делу с полной ответственностью». То, что осталось после продажи обесценившихся акций банка, почти полностью отошло после развода жене.