Сага о возведении стен Асгардских
Над Тронхеймом третий день кряду бушевал осенний шторм. У причала терлись боками и недовольно скрипели пришвартованные корабли. С макушки старой сосны у входа в чертоги ярла градом осыпались шишки. Третий день отважная дружина пировала в Длинном зале, от безделья потихоньку зверея, куролеся и подъедая хозяйские запасы. Сначала опустошили амфоры с кислым греческим вином, привезенным из последнего похода, заедая жареной лосятиной. Потом перешли на медовуху под вяленый окорок. Когда медовуха закончилась, Хрольф Косорукий отправился помочь служанкам с новой бочкой, да так и не вернулся. Видно, перетрудился да в погреб упал. Выпили за Хрольфа. Заодно помянули дедушку Хрольфа, великого берсерка Бьёрна Драные Уши. Потом на столе появился котел селедки с овсянкой под пиво прошлогодней возгонки. Сигги, жена ярла, начала что-то уж слишком настойчиво шипеть супругу в ухо и пихать острым локтем под ребра. Ярл Харальдсон вяло отругивался. Ярлу хотелось пинками разогнать орущих дружинников по домам, выбросить Сигги за порог и завалиться спать. От греческого вина разыгралось проклятое колотье в боку, а от беспрестанного жениного нытья разболелась голова. Но положение обязывало, и Харальдсон восседал во главе стола, мутным взором созерцая молодецкие забавы. Младший Лодброк затеял метать на спор ножи в огромные лосиные рога, прибитые над входом. Азартные выкрики пробудили мирно дремавшего у очага Орма Робкого, странствующего скальда преклонных годов, туговатого на ухо, но по-прежнему громкого голосом. Вскинувшийся Орм решил, что в собрании крикливых юнцов недостает толики древней мудрости, и раненым медведем взревел:
Ветер вздымает до неба валы, на сушу бросает их, небо темнеет; мчится буран, и бесятся вихри; это предвестья кончины богов!..
«Заткнись, заткнись, заткнись!» - мысленно взвыл ярл. Законы вежества запрещали прерывать речи скальда. Орм же, если раззявил пасть, не умолкнет до самого утра. Или пока не выдохнется. Ходил слух, что в молодые годы Орм Робкий - любопытно, с какой радости его прозвали Робким, если даже сейчас не всякий воитель решится позвенеть с ним мечами? - выиграл состязание певцов, складывая висы три дня кряду, с утра до вечера и с вечера до утра. Молодежь обреченно притихла. Ролло Лодброк с дружком предприняли коварный обходной маневр к дверям, но были изловлены, взяты в кулаки и безжалостно возвернуты на места. Мол, мучиться, так всем.
Братья начнут биться друг с другом, родичи близкие в распрях погибнут; тягостно в мире, великий блуд, век мечей и секир, треснут щиты, век бурь и волков до гибели мира; щадить человек человека не станет, -
надрывался Орм. - В курятнике моего отца есть старый кочет. Даже он орет куда приятнее, чем ты поешь, - в краткий миг, когда скальд набирал в грудь воздуха для новой висы, удрученную тишину чертогов прорезал звонкий и бесстрашный голосок. Орм всхрапнул и поперхнулся. Взлохмаченные головы слаженно повернулись влево. Там, в конце стола, сидели двое гостей - парень с девицей. Они приплыли в гавань Тронхейма на кожаной лодке-карре перед самым началом бури и попросили приюта. Угрюмый беловолосый парень в безрукавке волчьего меха поверх сыромятного доспеха и с добрым мечом за поясом буркнул, мол, они пришли с Юсдаль-фьорда. Его прозывают Вигольфром, сыном Лодура, а это... это его сводная сестра. Младшая. Девица-сестрица была чудо как хороша - круглолицая, с веснушками, задорно торчащими рыжими косами и глазами цвета спелых орехов. И на язык бойка: для всякого собеседника подыскала доброе слово. С молодежью перешучивалась да пересмеивалась, к старшим была уважительна... пока не сцепилась с Ормом. - Ты еще кто такая? - возмутился старый скальд. - Почто глаголешь в собрании мужей, коли слова тебе не давали? - Радню мое имя, - дерзко откликнулась рыжая. - Говорю ж оттого, что Норнам угодно было наградить меня даром складывать висы и рассказывать нескучные истории. Людям занимательно внимать мне, а не дряхлому скрипуну, что через слово запинается! - Кто запинается? Я запинаюсь? - затряс сивой бородой Робкий. - Ах ты, жена безмужняя, дева безумная! - Я бы попросила, - оскорбилась Радню. - С разумом моим все превосходно, а замуж всегда успеется. Дурное дело нехитрое. Молодежь захихикала. Скальд возмущенно обратился к Харальдсону: - Доколе, ярл, ядовитым на язык и непочтительным к старости девам будет позволительно глумиться над песнопевцем? - Доколе сей песнопевец станет уподобляться комару, жужжащему над ухом, - не выдержал ярл. - Раз она бахвалится, что умеет сказывать истории, пусть явит свое умение. Поди сюда, девица! Радню выбралась из-за стола и, шлепая разношенными кожаными поршнями, приблизилась. - О чем угодно послушать доблестному ярлу и его воинам? - весело спросила она, подбоченясь. - О походах и богатых сокровищах? О славных ратных подвигах, былых и нынешних? О девах, прекрасных как утренняя заря и мудрых, как вещие вёльвы? Или о том, чему не сыщется ни свидетелей, ни очевидцев - о вражде асов и ванов, о великанах огненных и ледяных, о мудрости и хитрости?.. - О походе конунга Хальфдана на англов! - немедля потребовал Ролло Лодброк, заговорив прежде ярла. Харальдсон мрачно зыркнул на дерзкого юнца. Ролло сделал вид, будто ничего не заметил. - Сказ о людях из Стылой пещеры! - сказал Кнут, сын Хельги, любитель страшных сказаний о восставших из могилы мертвецах и мстительных духах курганов. - О том, как Скримир ездил сватать великаншу Герду за Фрейра! - Прядь о прОклятом золоте цвергов Ястребиной долины! - Расскажи про битвы Асмунда Убийцы Берсерков! - О, - в наигранном изумлении подняла брови Радню, - сколько историй вам ведомо! Но всякую и каждую из этих прядей вы слыхали не раз, с детских лет и до зрелых. Как насчет истории, которую прежде не доводилось слышать никому из вас? - Рассказывай, рассказывай! - загудели в чертоге. Очередной порыв ветра хлестнул по тесовой крыше, брызнул дождевыми каплями в бычьи пузыри, затягивающие оконные продухи. - Поведаю нынче я о том, - нараспев затянула рыжая девица, - как причудлив ход божественной мысли... и как малый камешек может сдвинуть огромную лавину, что погребет под собой богатый город. Было утро, солнечное утро в Асгарде, златой обители богов, когда Всеотец Один рёк, обращаясь к жене и друзьям...