- Что ты хотел мне сказать? - заговорила она первой.
От ее рук и одежды резко пахло травами и кровью, и Ульву было жаль взваливать на нее еще один тяжелый груз, но он проговорил сбивчиво:
- Прошу тебя, госпожа... Что бы ни произошло, присмотри за теми, кто останется здесь.
Она усмехнулась и показала на кинжал, который носила на поясе еще с ночи сожжения Сванехольма.
- Не беспокойся: если вы погибнете, я сама заколю тех, кто не решится или не сможет этого сделать, а последней сама себя, - ответила она с жуткой откровенностью.
Под пристальным взглядом ее синих глаз Ульв опустил голову.
- Мне очень жаль, госпожа... что тебе приходится действовать как мужчина, когда другие оплакивают потерянных сыновей.
- Но я-то пока еще не всех сыновей потеряла! - вдруг ответила Ингрид почти весело. И пояснила оторопевшему викингу: - Теперь все вы, в Священной Роще, мои дети. Пока вы живы, мне есть о ком заботиться, кроме себя, слава Великой Фригг, Эйр-Врачевательнице и Вар, Скрепляющей Обеты.
У викингов не принято было ни перед кем вставать на колени, они считали это унижением, достойным лишь изнеженных южан. Но все же сейчас Ульв готов был стать на колени перед этой высокой женщиной, уже пожилой, с сеткой морщин, безжалостно избороздивших, точно шрамы, еще недавно прекрасное лицо. Но он сдержался, лишь испытующе посмотрел ей в глаза - как и его отец, он был с ней почти одного роста.
- И меня... ты тоже причисляешь к своим сыновьям, госпожа? - вырвалось у Ульва, он сам не понял как.
В ответ вдовствующая королева обняла его за широкие плечи и привлекла к себе, уже одетого в броню.
- А как же иначе? Ведь ты - еще и сын моего мужа, теперь мне дорого все, что осталось от него. Если бы он видел тебя сейчас, признал бы, что ты достоин быть его законным сыном... ничуть не меньше, чем... мои мальчики, - Ингрид поцеловала пасынка в лоб, потом стремительно повернулась и ушла обратно к раненым, не оглядываясь назад.
А Ульв еще некоторое время смотрел ей вслед, смущенный и взволнованный, ведь он вырос без родительской ласки. Наконец, вздохнул и пошел прочь, желая перед последней битвой обойти всю Священную Рощу.
Он углублялся все дальше, туда, где росли самые большие и древние деревья, по преданию, росшие там еще до основания Сванехольма - на них даже теперь, в самой жестокой нужде, не поднималась рука у отчаявшихся людей. Могучие оголенные ясени с грубой, потрескавшейся корой возносили к небу узловатые ветки, словно молили богов за свой народ. Здесь всегда было тихо и светло, и Ульв хотел хоть на мгновение обрести покой и веру, что все кончится хорошо.
Вдруг он услышал негромкие детские голоса. Говорили мальчик и деввочка, которых он пока не мог разглядеть за огромными деревьями, которые могли бы обхватить лишь несколько человек.
- Я думаю, здесь нас никто не найдет. В любом случае, ну, как тетя сказала, - проговорила девочка.
- Если они придут и сюда? - переспросил мальчик. - Если бы не ты, я бы им показал! Ну ладно, лезь, и не бойся. Это - самое священное дерево, ему бессильна повредить любая нечисть. Оно будет стоять, пока жив хоть кто-то из Племени Фьордов, вот так! Ну, лезь...
- Да лезу я! Ты бы болтал еще дольше... Ой, нога скользит... Ай, падаю!
Ульв поспешил на голоса как раз вовремя, чтобы поднять на ноги двух ребятишек. Мальчик лет девяти и девочка семи лет, оба белокурые, светлоглазые - истинные дети Племени Фьордов. Одеты были бедно, хотя после гибели Сванехольма трудно было понять: даже остатки семьи конунга выглядели как оборванцы.
Мальчик на всякий случай решительно шагнул вперед, защищая свою маленькую спутницу.
- Успокойся, маленький воин, "они" еще не пришли, - сказал ему Ульв. - А что это вы тут делаете? Поиграть решили, пока никто не смотрит?
Девочка, высунувшись из-за спины своего защитника, покачала головой, а мальчик гордо ответил: