Ночевали в огромном шатре из сшитых вместе шкур и парусины, поддерживаемом высокими шестами. Все вместе - мужчины и женщины, с ними и лошади, скот и собаки, поодаль от костра, но под общей крышей. Никому не следовало в такую ночь, в глухом, темном лесу, отбиваться от своих. Жилые земли уже далеко, вокруг лес, в нем высятся сосны в три обхвата, и в этом лесу живут медведи, волки, рыси, росомахи, и - как знать, - кто еще?
В наскоро сложенном каменном очаге горел огромный костер, в нем жарко пылала длинная лесина, специально горящая целиком, чтобы тепла и света хватало на всех. Никто не мог заснуть в эту первую ночь, даже когда было дочиста съедено мясо подстреленного днем кабана. Слышно было, как перешептываются женщины, припоминая все страшные рассказы о лесе, запугивая друг друга еще больше. Завернувшись в меховые плащи, сбившись в кучу возле костра, они все равно дрожали. Когда в лесу послышался дикий, заунывный вопль, робкая Ильза истошно закричала, вскочила, запутавшись в плаще, и чуть не выкатилась кувырком из шатра, не подхвати ее Гунбьерн. Старый воин легко встряхнул ее, как куклу, и хрипло расхохотался:
- Эх ты, бельчонок! То ж сова была, птица. И кто таких, как ты, берет в поход?
Ильза всхлипнула, глядя широко раскрытыми испуганными глазами:
- П-птица? И все?
- И все, - Гунбьерн легко поднял ее и усадил к остальным, проворчав что-то вроде: "Только не хватало под старость нянчить глупых девчонок".
После этого маленького приключения женщины, вроде бы, держались посмелее, хоть глаз так и не сомкнула ни одна. Гудело, иногда потрескивало пламя костра. Грызли кости собаки, иногда топала копытом какая-нибудь из лошадей, но в целом животные вели себя спокойно - верный признак, что угрозы поблизости пока нет. Воины, стоявшие на страже, тоже переговаривались между собой, хоть и более сдержанно, чем женщины.
Лейв с Астрид лежали поодаль от остальных, накрывшись огромной шкурой белого медведя; но их объятия были горячее меха. На время они отвлеклись от трудного пути в Лесную Землю, от своих спутников, от опасностей ночного леса и от преследующего их Ингвара, - забыли обо всем на свете, кроме своей любви. Прошло, наверное, больше половины ночи, прежде чем они, наконец, вспомнили, что остались не одни на свете. Тогда Лейв тихо спросил, лаская под шкурой ее обнаженные плечи:
- Ты не жалеешь теперь, что сбежала со мной? Теперь, когда видишь, как нам придется жить? - он обвел рукой помещение внутри шатра.
Она придвинулась к нему и поцеловала сама, уже без девичьей робости:
- Что ты, мой белый лебедь, мой единственный конунг? О чем я могу жалеть, тем более теперь? Я буду тебе преданной женой и верной помощницей впереди, в Лесной Земле. И мне не будет трудно, потому что я рядом с тобой. Или это ты уже жалеешь, что взял меня в жены?
- Нет, поверь, любовь моя! - Лейв испуганно приподнялся, чтобы в отблесках пламени разглядеть ее лицо. - Что ты, Астрид, моя небесная дева с лебедиными крыльями? Я спросил об этом лишь потому, что беспокоюсь за тебя. Обещаю, что там, в Лесной Земле, сделаю все, чтобы ты жила лучше, чем здесь. Мы построим настоящий дом, а со временем - и усадьбу, не хуже, чем у твоего брата. Только потерпи.
- Я согласна терпеть сколько угодно. Я согласилась на это, сразу же, как только последовала за тобой, - Астрид доверчиво положила голову ему на плечо и закрыла глаза, пригревшись, как кошка. Лейв замер, не шевелясь, чтобы не побеспокоить ее.
А рано утром, как только над лесом поднялось зарево утренней зари, маленький отряд двинулся дальше на запад, на поиски Лесной Земли.
Глава 4. За Черным лесом
Лес становился все темнее и глуше, чем дальше углублялись в него путники. К концу второго дня исчезли растущие по берегам реки высокие сосны, похожие на звонкие медные трубы. Вместо них на много дней вперед стал непроглядной стеной сплошной еловый лес. Высокие, с раскидистыми узорными ветвями, черные ели, даже при свете солнца не становившиеся светлее. Можно было подумать, что эти мрачные деревья стремились дорасти до того, как смогут сплестись, сцепиться между собой колючими пальчатыми "лапами", навсегда затмить белый свет и больше уже не пропускать под свои своды ни лучика солнца. Временами викингам приходилось браться за топоры и прорубать себе дорогу, когда лес впереди становился совсем уж густым, мешая всадникам проезжать. Отрубленные ветки и целые стволы плохо горели, душа людей дымом, будто мстили за себя. И, хоть казалось, что в этом мрачном лесу, кроме них, нет ни души, люди чувствовали кожей: за ними наблюдают.