Стоявший на носу драккара воин в полном вооружении выглядел таким же могучим и несокрушимым, как изображение Бога Грозы. Он был огромного роста, на голову выше любого из викингов, собравшихся за его спиной. Шлем оставлял открытым суровое, обветренное лицо с крупными чертами, казавшееся высеченным из камня, да еще кем-то, кто лишь начерно представлял свою работу, и прекратил ее, не успев обтесать и сгладить, облагородить получившееся творение. Дальнейшие штрихи проводила уже сама жизнь, полная опасных приключений: на лбу и на виске у Стирбьерна белели пять продольных полосок - следы когтей рыси, полученные еще в детстве, а щеку рассекал гораздо более поздний шрам от ножа морской ведьмы. Впрочем, эти отметины не уродовали его, они, как священные руны, рассказывали историю его побед яснее самых красноречивых песен скальдов, и без них Стирбьерна было не представить.
Из-под шлема виднелись длинные, до середины спины, темно-рыжие волосы великого викинга, и такого же цвета борода. Близко посаженные янтарные глаза его обыкновенно смотрели грозно, но сейчас, при виде скал Сванехольма, в них светились золотые огоньки.
В тяжелом литом панцире его могучая фигура казалась еще крупнее, но и без того в каждом его движении угадывалась невероятная сила. Достаточно было взглянуть на огромную секиру за спиной Стирбьерна - вдвое больше тех, какими обычно владели викинги. Секира, она же и боевой молот - ее рукоять завершалась острым навершием, способным пробить толстую шкуру тролля и проткнуть ему сердце. Вряд ли в Земле Фьордов кто-то, кроме Стирбьерна, смог бы орудовать такой секирой.
Впрочем, сейчас топор мирно дремал в заспинных ножнах, а ее владелец поднял белый щит, знак мира. Возвращаясь домой, Стирбьерн был готов ко всему, что могло произойти в Сванехольме за более чем два года его отсутствия, особенно после того, что успел увидеть на обратном пути. Но теперь, разглядев собравшихся на берегу людей и вытащенные на берег драккары, убедился, что здесь пока еще все остается по-прежнему. И сообщил всем, что идет с миром.
На берегу уже собрались люди, оживленно толпились, переговаривались и ругались, стараясь пролезть вперед. Весь Сванехольм был уже оповещен, что знаменитый вождь викингов, которого давно считали погибшим, вернулся. Помимо любопытства, в сердцах людей теперь проснулась и надежда: уж если Стирбьерн вернулся, то он-то сумеет прогнать обратно распоясавшихся чудовищ, чтобы не досаждали людям, он снова сделает землю и море безопасными для людей, а, если они не смогут прокормиться у себя дома, с таким предводителем, как Стирбьерн, они всегда завоюют и славу, и добычу!
Конунг Харальд со своей свитой спустился с Дозорной Скалы в тот самый миг, когда "Молот Тора" повернул к причалу. И он увидел, как Стирбьерн, не дожидаясь, пока драккар подойдет ближе, перемахнул через борт и приземлился на галечную отмель, у самой воды. Невероятная сила и ловкость были нужны, чтобы настолько точно перенести в прыжке через еще широкую полосу воды тяжелое тело, облаченное в доспехи! Кто-то в толпе восторженно ахнул. А Харальд не мог сдержать досады, видя, что даже его сыновья смотрят на прибывшего, как будто никогда раньше не видели настоящего воина. Усилием воли заставив себя улыбнуться, он шагнул навстречу племяннику, протянул ему руку.
- Жить тебе долго, Стирбьерн: мы думали, что тебя уже давно валькирии угощают медом повкуснее здешнего! - воскликнул конунг громко, чтобы его слышали все.
- Валькирии согласились подождать: могучий Тор, верно, сказал им, что я еще нужен здесь, - так же громко ответил Стирбьерн. Голос у него был низкий и звучный, лишь чуть охрипший от необходимости постоянно перекрикивать шторм. - Рад и я увидеть тебя, Харальд, сын Олафа, по-прежнему повелитель Земли Фьордов! Здорова ли королева Ингрид, благополучна ли твоя семья?
- Слава всем богам: все пока что живы и здоровы, - при этих словах конунг еще подозрительнее взглянул в сторону только что причалившего драккара. - Помнится, я отпустил с тобой двух своих сыновей, Гуннара и Освальда. Вернулись ли они вместе с тобой?
Лицо Стирбьерна омрачилось, глубокая складка меж бровей сделалась еще заметнее, крепкие скулы напряглись.
- Их больше нет, - ответил он с явным сожалением. - Вот они сейчас и вправду пируют с Одином, и валькирии угощают их из своих белых рук.
Конунг печально кивнул. Он уже был готов к такому ответу, считая погибшими всех, кто ушел со Стирбьерном. И ему не следовало сейчас высказывать вслух своих сожалений, хоть и было жаль. Пусть и внебрачные сыновья, но другой отец, менее награжденный богами, гордился бы и законными такими. Однако обычай викингов строго регламентировал даже родительскую скорбь.