- А ты, считающий себя вправе судить семью конунга, так ли уж ни о ком не можешь сказать доброго слова? Ты обо мне пока еще не сказал ничего. Если знаешь, в чем обвинить меня, скажи перед всеми. Если нет, я проучу тебя за оскорбление моих родителей.
- Не стоит пачкать о него руки, Хельги, - вмешалась Ингрид.
- Я и не собираюсь. Думаю, что нам нечего бояться, - уверенно ответил ей любимый сын. - Ну так что же, Йорм? Какой порок ты найдешь у меня?
Йорм несколько мгновений глядел на него с бешенством, потом прошипел:
- Признаю, про тебя, вроде бы, сказать нечего. Но это-то и плохо! Лучшие, лишенные пороков обычно недолго заживаются на этом свете. Боги так любят их, что раньше срока забирают к себе.
Сказал - и исчез, не спеша в это раз проверить, как примут люди его дерзость. А там, за его его спиной, тихо вскрикнула белокурая Герда, а мать, королева Ингрид, поспешно начертила над головой сына руну защиты и прошептала молитву, отводя зло. Только сам Хельги беззаботно рассмеялся и сел между обеими женщинами, успокаивая их.
А сестра Хельги, Фрейдис, крикнула в спину Йорму:
- Ты бы лучше помолчал, будь у тебя хотя капля благодарности! Ведь у тебя ничего нет, ты всем обязан моему отцу. Ты... ты просто мышь, вот кто! Приемная мышь, ругающая тех, в чьем амбаре грызет зерно!
- А ты кто? - воскликнул Йорм издалека, на всякий случай больше не приближаясь к людям, но так, что слышали его все. - Тебе-то еще девчонкой обрезали волосы! Все же знают, за что их стригут.
Девушка застыла с открытым ртом, будто онемела. Действительно, когда ей было двенадцать лет, кто-то остриг ей волосы во сне, и правда так и не выяснилась, хоть конунг и поручал найти преступника. Похоже было, что там не обошлось без колдовства - только искусный маг мог проделать такое, не разбудив девушку, да еще уйти, оставшись незамеченным в вечно полной народу усадьбе. Правда, с тех пор ее волосы благополучно выросли, и о том неприятном событии в семье предпочитали не вспоминать. Но вот Йорм рассказывает об этом во всеуслышание, среди собравшихся на пиру ярлов и их родственников, кто-то из которых вполне может стать ее мужем! Фрейдис уже начала было украдкой присматриваться к тем, кто помоложе, пытаясь решить, кто будет ей лучшей парой. А теперь она опозорена перед ними!
Дочь конунга на мгновение закрыла глаза руками, из глаз ее брызнули слезы. Но лишь на мгновение: горячая и неукротимая Фрейдис была не из тех, кто терпит оскорбления. Как пущенная в цель стрела, она взвилась со своего места и прыгнула к Йорму.
- Уж не ты ли сделал то, за что теперь обвиняешь меня?! - вопросила она.
- А если и я, то что ты сделаешь, девочка? Заплачешь и побежишь к братьям? - смеялся он, обнажив все белые мелкие зубы.
- Н-нет... - Фрейдис побледнела так, что веснушки на ее щеках загорелись красными пятнами. И, размахнувшись, изо всех сил хлестнула Йорма по щеке. Потом по второй. И снова... Четвертый удар ей помешал нанести Рольф, осторожно перехватив руку девушки.
- Не пачкай об него рук, госпожа! Он этого не заслуживает, - проговорил начальник телохранителей, перехватив Йорма за шиворот и показав его конунгу, как кот пойманную крысу. - Что с ним делать?
- Утащи на конюшню, пусть проспится, - распорядился Харальд. - Когда протрезвеет, мы все скажем ему спасибо за развлечение. Сядь на место, Фрейдис. Не будь Йорма, сегодняшний пир вышел бы слишком мрачным. Ну а теперь продолжим его, и пусть эта ночь долго вспоминается по всей Стране Фьордов!
Однако Йорм, когда его отнесли на конюшню и бросили на охапку соломы, не забылся пьяным сном, как можно было ожидать. Он не открывал глаз, угадывал по звукам, как люди конунга вышли из конюшни и со скрежетом подперли дверь ломом. Когда их шаги смолкли, Йорм как ни в чем не бывало открыл глаза и ехидно ухмыльнулся. Теперь вокруг него не было никого, кроме лошадей в своих стойлах; изредка какая-нибудь из них ржала и била копытом, будто жалуясь на скуку.
Сладко потянувшись, Йорм достал из-под одежды маленькую золотую подвеску, висевшую на цепочке. Идеальный замкнутый круг - изящную змейку, держащую собственный хвост. Этого украшения, в отличие от множества других, воспитанник конунга еще никому не показывал.
Он поцеловал в голову золотую змейку и негромко проговорил:
- Явись ко мне, госпожа, королева вечности, могущественная Золотая Змея!
Едва он успел договорить, как послышался странный звон; теплый, душный воздух конюшни стал холодным и разреженным, как на вершинах гор. И перед вскочившим на ноги Йормом появилась Морна Золотая Змея, еще более блистательная и ужасная здесь, среди обычных предметов. Ее платье, волосы, корона даже светились в полутьме, но это был мертвенный, холодный свет, как от луны зимней ночью. Устланный соломой пол конюшни покрылся инеем под ее ногами. Лошади испуганно захрипели, забились, пытаясь вырваться из стойл, и тоскливо, испуганно ржали, будто начался пожар. Но Морна подняла руку - и они неподвижно застыли, все как одна, будто окаменели в движении. Одна каменная лошадь била копытом, другая замерла, тряся гривастой головой и выкатив глаза в ужасе, третья взвилась свечой, поднявшись на дыбы, да так и осталась. Теперь иней медленно оседал на них, и больше не таял.