Несмотря на завесу тьмы, жители и гости Сванехольма продолжали собираться к усадьбе конунга. Кто жил далеко, приезжал на коне или в повозке, рыбаки с прибрежных островов приплывали на лодках, с трудом преодолевая снова разбушевавшийся шторм. Все хотели проводить в последний путь Хельги, который был всегда приветлив к самым бедным бондам и даже рабам. Но, помимо того, жители Страны Фьордов, пробираясь сквозь мокрую морось, находя дорогу в темноте на ощупь и по памяти, то и дело скользя на мокрой земле, шли еще и за поддержкой туда, где имели право получить ее. Люди были испуганы исчезновением солнца. Теперь даже до самого приземленного упрямца, в жизни не поднимавшего глаз от своих сетей или от плуга, дошло, что происходит нечто неладное, и это касается всех без исключения. Одно и то же солнце светит для конунга и для последнего трэля. А теперь вот солнца не стало. На кого же, если не на конунга, поставленного над ними волей Асов, мог опереться народ?
Но что мог сделать Харальд, выйдя к ним на крыльцо с младшими своими сыновьями? Солнце не вернешь на небо... И он проговорил, стоя перед ними в простой одежде, без украшений, с непокрытой головой, не замечая, как дождь стекает по его мокрым волосам и бороде:
- Трудное сейчас пришло время, такое трудное, что уж не последние ли это времена, о которых богам поведала древняя вёльва? Мы готовы сейчас похоронить моего сына, убитого бесчестно, на охоте, украденной стрелой. Он должен был наследовать мне, стать новым конунгом, а теперь не вознесется в Вальхаллу, а отправится в мрачное царство Хель. Так же и его брат, убивший себя, чтобы избавиться от подозрения. Вы видите: и мой дом сейчас превосходит ваши богатством и славой, но не счастьем. И небо почернело для меня, как и для вас. Сегодня, после похорон, мы принесем в жертву десять белых быков; быть может, тогда Асы пошлют знак, в чем мы прогневили их и как нам искупить свою вину. Если же это происки злых сил, а не кара богов, то мы справимся, если будем готовы! Или кто-то из вас струсил? - ядовито усмехнулся конунг. - Если среди вас есть боящиеся темноты, как детишки, пусть сейчас бегут к своим мамочкам, не путаются под ногами у мужчин!
Здесь острое слово помогло; если кому-то и было не по себе, то даже самые отчаянные трусы на время воспряли духом, желая хотя бы в собственных глазах казаться лучше. Лица людей в полутьме казались белыми призраками, их одежды - одинаково серыми. На многих были уже надеты меховые плащи - воздух, не согретый солнечным теплом, оставался таким же холодным, как ночью, и все понимали, что это лишь начало.
Похороны Хельги были назначены к полудню, хоть его теперь трудно было отличить от полуночи. На всякий случай, звучный рог Рольфа Седого еще раз оповестил всех о несчастье. Но и без того к назначенному сроку на берегу фьорда собрались все, кто мог.
Конунг не пожалел для погребения любимого сына всего самого лучшего. Любимый драккар покойного, "Серебряную русалку", подготовили, чтобы отправить Хельги в вечность. Он сидел на носу корабля в кресле, которое когда-то сам украсил резьбой, совсем как живой, все еще улыбаясь, облаченный матерью во все алое. На коленях у Хельги лежал меч, добытый им в земле франков, а у его ног лежали заколотый белый конь и любимая собака. Пусть не Один в Вальхалле, так Владычица Царства Мертвых - Хель примет его с почетом, сразу узнав, что перед ней сын конунга, достойный стать первым среди добрых людей, умерших не в сражении.
Вокруг мертвых тел были разложены просмоленные связки хвороста, занимая все свободное место, от форштевня, где изгибалась, вскинув руки морская дева с лицом Герды, до самой кормы. Был поднят черный парус, как и на всей флотилии Сванехольма. Но над ним трепетал и личный вымпел Хельги - синий, с сияющим солнцем. Будто светлая ласточка, он теперь бился над мачтой "Серебряной русалки".
А у мачты был привязан разбитый, изувеченный труп Хаука, который братья с трудом вытащили из пропасти. Конунг распорядился и этого своего несчастного сына отправить вместе с Хельги, его рулевым. Был ли он виноват или нет - это им там теперь должно быть виднее. И вокруг Хаука тоже лежали просмоленные связки хвороста; только поджечь их - и все вспыхнет громадным костром.
На море еще сильнее бушевал шторм. В сгустившейся тьме волны, накатывающиеся на берег с гулким стоном, казались совершенно черными, без блеска, лишь от взятых с собой факелов по воде пробегали яркие блики. Но именно теперь почти невидимое море ощущалось еще более грозным и могучим; это была стихия превыше человеческих сил. Викингам ли не знать, на что способно море! Даже самые опытные из них сегодня с тайным опасением вслушивались, как оно бросается на штурм установленных богами пределов, точно чудовище, запертое в клетку. Шевелились суеверные мысли: если солнце скрылось именно в день смерти Хельги, то почему морю не вырваться из берегов и не затопить весь Срединный Мир именно теперь? Но вслух никто не смел о таком говорить: как раз услышат злобные морские духи! Кроме того, все знали: в море струсивший погибнет первым. А им предстояло сегодня выйти в море; недалеко, всего лишь до границ фьорда, но и это в шторм было опасно. И все-таки, никто не отказался проводить Хельги в последний путь. Не только не отказался - лучшие из них сочли для себя честью отвести "Серебряную русалку" в последний путь.