Гейнор усмехнулся. Усмешка его стала шире, когда он заметил распростертого на земле мелнибонэйца. Должно быть, я выглядел не слишком убедительно — изможденный, в обносках одежды двадцатого столетия, с черным мечом в руках. Но все же во взгляде Гейнора мелькнуло сомнение, а Клостерхейм, стоявший рядом с моим кузеном, явно воспринял мои слова всерьез. Он пристально посмотрел на меня, перевел взгляд на неподвижного Эльрика…
— Что ж, кузен, — проговорил Гейнор, кладя ладонь на рукоять одного из своих клинков, — ты, вижу, предпочел тьму свету. Ваша семья всегда отличалась пристрастием к темноте, не так ли?
Я пропустил оскорбление мимо ушей.
— С нашей последней встречи, принц Гейнор, ты только и делал, что убивал. Ты уничтожил целый народ.
— А, ты про офф-моо? Что тебе до них, кузен? Что тебе до них? Они жили в замкнутом мирке и тешили себя иллюзиями. Решили, что раз до сих пор никому не удалось их покорить, они неуязвимы. Все равно что англичане в нашем с тобой мире. Похожая логика, верно?
Я не собирался обсуждать имперскую политику и философию изоляционизма. Я твердо решил убить Гейнора. Во мне нарастала прежде неведомая и оттого еще более жгучая жажда крови. Не скажу, чтобы ощущение было приятным, но я ему не сопротивлялся. Что это — реакция на угрозы Гейнора? Или меч передает мне всю ту ненависть, какой он раньше питал Эльрика?
Энергия переполняла меня, все смутные желания, бурлившие в моей душе, слились воедино, оформились в одно-единственное — убить Гейнора и тех, кто пришел вместе с ним. Я предвкушал, как меч вонзится в плоть, как разрубит кость, как скользнет по мышцам и гладко, будто нож в масло, пройдет сквозь внутренности, оставляя за собой кровавые руины. Предвкушал восторг, который наполнит мою душу, когда меч заберет вражескую жизнь и передаст мне жизненную силу убитого. Солдаты Гейнора были для меня сейчас овцами на заклание, а сам Гейнор воспринимался как наиболее лакомый кусочек. Я тяжело, с хрипом дышал; мой рот наполнился соленой слюной, в ноздри ударили запахи — каждый из противников имел свой собственный запах. Я чуял запах крови, плоти и пота. Я даже уловил аромат слез — когда убил первого наци, и он, умирая, успел оплакать свою душу.
Под сводами пещеры пошло гулять эхо, разносившее крики, ржание лошадей и лязг металла. Меня захватила горячка боя. Двоих врагов я убил прежде, чем сумел это осознать, и их души укрепили мою руку. Я двигался безостановочно, меч в моей руке извивался, как живое существо, и убивал, убивал, убивал. А я — я хохотал, завывал по-волчьи и посвящал всех, кто падал под моими ударами, своему покровителю, герцогу Ариоху.
Гейнор, разумеется, укрылся за спинами своих приспешников. И Клостерхейм тоже решил не лезть на рожон. Чтобы добраться до них, мне пришлось прорубаться сквозь толпу.
Мой кузен вдруг выхватил что-то из-за пазухи. Золотой посох, ослепительно сверкавший в полумраке и словно заключавший в себе все мироздание. Гейнор выставил посох перед собой, будто оружие, затем извлек из ножен Бурезов — меч, украденный у моего двойника, близнец Равенбранда.
Я нисколько не встревожился. Мой клинок продолжал прокладывать тропу сквозь ряды врагов. Гейнор выругался, сунул посох обратно под доспехи, натянул поводья; Бурезов заскулил как побитый пес. Этот меч не ляжет в ножны, пока не утолит свой голод, — уж такова его природа.
Рыцарь Равновесия поворотил своего белого жеребца и поскакал к выходу из пещеры, приказав Клостерхейму следовать за ним. Но на пути стоял я.
Я взмахнул мечом, нанес удар, другой, третий… Всякий раз Равенбранд сталкивался с Бурезовом, и теперь уже оба клинка завывали волками, алые руны пульсировали на лезвиях, точно разряды статического электричества. А мое тело по-прежнему переполняла нечестивая энергия.
Гейнор уже не смеялся. Он вопил, срываясь на визг.
Когда мечи соприкасались, с моим кузеном что-то происходило.
Внезапно его окутало призрачное красное пламя. Видение длилось лишь мгновение, когда же пламя исчезло, Гейнор, казалось, разом утратил все свое великолепие.
Металл с лязгом врезался в металл, и каждое столкновение клинков пробуждало огонь, терзавший Гейнора.
Я не понимал, что с ним творится, но продолжал наступать.
Вдруг, к моему изумлению, Гейнор бросил Бурезов и ухватился левой рукой за висевший у него на боку меч Миггеи.
Почему-то это меня позабавило. Я замахнулся, и Гейнору пришлось упасть на спину, чтобы уклониться от удара. Меч Миггеи столкнулся с Равенбрандом, и мне почудилось, будто я, врезался в стену на скорости в шестьдесят миль в час. Я застыл как вкопанный. Черный клинок не смолкал, его энергия все еще вливалась в меня, однако меч Миггеи ее высасывал. Гейнор, не то чтобы торжествующий, но явно довольный тем, что уцелел, пришпорил своего коня и ускакал прочь, а за ним умчался и Клостерхейм с остатками отряда.