Гицур действительно вышел к церкви, как и предполагал Эрн, ибо ему стало так холодно, что он больше не мог сидеть в сосуде. А когда Гицур пришел в церковь, с него стащили одежды, и женщина по имени Халльфрид и прозванию Хуторская Кобылка согрела его на своих ляжках — позже она была домочадцем хутора на Тальниковом Болоте у Кальва сына Бранда. Ему быстро стало тепло. Он сильно охрип от дыма и холода. Гицур быстро взбодрился; он держался на редкость мужественно и достойно после тех испытаний и горя, которые ему выпали. Халль, его сын, умер, когда наполовину рассвело. Сожжение на Мошкарном Болоте произошло, когда со времени Сожжения Энунда [1197 г.] минуло шестьдесят шесть зим, а со времени Сожжения Торвальда [1228 г.] — двадцать пять зим.
Весть об этих событиях распространилась быстро, и все мудрые люди сочли это одним из ужаснейших поступков, когда-либо совершенных в Исландии, да простит его Бог тем, кто его совершил, в своей великой милости и кротости[937].
Гицур отъехал утром и поднялся в Междуречья с небольшим числом народа. Сделал он это, дабы упредить своих недругов, на случай, если удастся застичь кого-то из них врасплох. Затем он вернулся на Мошкарное Болото вместе с несколькими бондами из Междуречий. К нему с множеством народа прибыл Паль сын Кольбейна с Усадьбы. На щите пронесли тогда Ислейва сына Гицура: от него ничего не осталось, кроме туловища, зажаренного в броне. Затем нашлись также груди Гроа, и их тоже принесли Гицуру на щите.
Тут Гицур молвил:
— Родич Паль, — говорит он, — взгляни: здесь ты можешь видеть теперь моего сына Ислейва и мою жену Гроа.
И Паль увидел, что когда Гицур отвернулся в сторону, слезы градом хлынули из его глаз.
На Мошкарном Болоте сгорело большое богатство, принадлежавшее людям, которые там оказались. Ведь многие привезли на хутор свои драгоценности — дорогие перины и прочие ценные вещи, и все это сгорело дотла. Но больше всего имущества потерял Гицур, — и, самое главное, хутор на Мошкарном Болоте, равного которому по изобилию во всем Нагорном Фьорде не было, если не считать епископской усадьбы на Пригорках[938]. Все постройки там были богато украшены резьбой, вся передняя часть горницы, вплоть до покоев, обита досками, и вся горница с покоями завешена пологами. Там сгорели и многие сокровища, принадлежавшие Ингибьёрг дочери Стурлы.
Ингибьёрг после пожара пригласила к себе ее родственница Халльдора, дочь Снорри сына Барда; она жила тогда на хуторе в Одди. Ингибьёрг отправилась туда вместе со своими спутниками. Она была очень изнурена, еще ребенок годами.
175. Объявлено перемирие на всю зиму.
[1253 г.] Теперь следует рассказать о поджигателях, что они отъезжают позавтракать на Капищный Двор. Там жил тогда Эйнар Гривастый.
Далее они двинулись к Пригоркам, и исповедались в грехах епископу Хейнреку. Тот хорошо их принял — трапезничали они в его покоях, отдельно от прочих людей, а на ночь легли в общих покоях (almannastofa)[939]. Там был и Хравн сын Одда с девятью спутниками; он съехал с усадьбы вместе с поджигателями[940].
На усадьбе епископа они узнали, что Гицур жив. Многим из них это казалось невероятным, но от такой вести притихли все. Хравн сын Одда сказал, что здесь таится гибель многих из них, и просил поджигателей хорошенько остерегаться[941].
Все они двинулись оттуда на север, к Подмаренничным Полям, хутору Эйольва, и сели там, выставив крепкую стражу.
В это время на земли, принадлежавшие усадьбе на Подмаренничных Полях, выбросился большой синий кит, и Эйольв забрал себе почти всего кита.
Гицур стягивает теперь народ к себе. Набрать большое ополчение для него труда не составило. Многие призывали Гицура немедля скакать к усадьбе вслед за поджигателями. Гицур отвечал так, что даже если ему не суждено отомстить за свое горе иначе, он все равно ни за что не нападет на усадьбу, принадлежащую епископу. Затем Гицур спустился к Холму Валухов и сел там с тремя большими сотнями народу. Хуторские запасы кончаются, и забивают весь скот: жила на этом хуторе Кольфинна дочь Торстейна, сестра Эйольва. Гицур послал гонцов на юг через пустошь к своим друзьям, чтобы они выезжали к нему навстречу. Тогда с юга прибыли Андреас сын Сэмунда и его сын Торд; у них было тридцать человек. Из округи самого Гицура прибыло шестьдесят человек: в отряде были самые лучшие люди, включая Паля сына Торстейна с Китового Мыса[942]. Все они прибывают в Нагорный Фьорд. Тогда Гицур распоряжается набрать в округе новых ополченцев, и к нему приходят люди из Длинной Долины. И когда ополчение собралось вместе, насчитали пять больших сотен. Среди них были лучшие бонды в округе — Паль и Бродди, и Асбьёрн сын Иллуги[943] — он жил тогда в Древесном Заливе.
937
Короткое отступление о сожжении в гл. 174 — последняя глосса Стурлы в саге, где он выражает сильные чувства по отношению к происходящему от своего имени.
938
В XX в. археологи раскопали хутор на Мошкарном Болоте: раскопки подтвердили масштабы пожарища и большие размеры хутора.
939
Отпуская грехи поджигателям и размещая их в
941
Слова Хравна о том, что выживший Гицур принесет смерть многим из поджигателей, понятны без комментариев. Но в контексте древнеисландской истории и литературы они имеют дополнительное звучание: сожжение 1253 г. на Мошкарном Болоте перекликается с сожжением семьи Ньяля в начале XI в., см. «Сагу о Ньяле». В «Саге о Ньяле» аналогичную фразу произносит Флоси, глава поджигателей, а относится она к спасшемуся из огня Кари, зятю Ньяля. И Кари, и Гицур преуспели в личной мести поджигателям, поэтому аналогия между ними напрашивается: не исключено, что на нее намекают Хравн и рассказчик саги. С другой стороны, «Сага о Ньяле» была записана позже «Саги об Исландцах», поэтому многие комментаторы полагают, что столь значительное событие как Сожжение на Мошкарном Болоте, не могло не повлиять на описание близкой ситуации XI в.
942
943