— Никогда не ведомо, Одд, — сказал старик, — когда они понадобятся тебе. Я знаю, что тебя зовут Одд Стрела и ты сын Грима Мохнатые Щёки с севера с Хравнисты. Также я знаю, что у тебя есть три стрелы, которые называются «Дары Гусира», но тебе, наверное, покажется странным то, что если когда-нибудь с тобой случится так, что тебя подведут «Дары Гусира», то тебе пригодятся эти каменные стрелы.
— Раз ты знаешь, что меня зовут Одд, и никто не говорил тебе об этом, как и то, что у меня есть стрелы, которые называются «Дары Гусира», — сказал Одд, — то ты, может быть, знаешь, о чём говоришь. Конечно, я возьму стрелы, — и он положил их в свой колчан.
— Что ты скажешь о том, старик, — сказал Одд, — правит ли этой страной конунг?
— Да, — сказал старик, — и зовут его Херрауд.
— Что за знатные люди вместе с ним? — спросил Одд.
— Там два человека, — ответил старик, — и одного зовут Сигурд, а другого — Сьольв. Они — первые люди конунга и величайшие воины.
— У конунга есть дети? — спросил Одд.
— У него есть красивая дочь, которую зовут Силькисив.
— Она красивая женщина? — спросил Одд.
— Да, — сказал старик, — нет другой такой же красивой в Гардарики и во многих других местах.
— Как ты считаешь, старик, — сказал Одд, — как они примут меня, если я приду туда? Только не говори, кто я такой.
— Я буду держать свой рот на замке, — сказал старик.
И они отправились к палатам конунга. Там старик уселся на корточки и не захотел идти дальше.
— Почему ты сел на корточки? — спросил Одд.
— Потому, — сказал старик, — что меня закуют в кандалы, если я войду сюда, и больше всего я обрадуюсь, если уберусь прочь.
— Да, — сказал Нэвраманн, — мы должны протолкнуться вдвоём, и я не смогу пройти иначе, чем если ты пойдёшь со мной, — и тут схватил его.
Затем они вошли в палату. Увидев старика, дружинники конунга столпились вокруг него, но Нэвраманн так поддержал его, что те покатились кубарем. Вот они прошли внутрь палаты, пока не предстали перед конунгом. Старик хорошо поприветствовал конунга. Конунг благосклонно принял это. Затем конунг спросил, кого он привёл вместе с собой.
— Не могу знать, — сказал старик. — Пусть он сам расскажет, кто он такой.
— Меня зовут Нэвраманн, — сказал он.
— Кто ты, товарищ? — спросил конунг.
— Я знаю, — сказал он, — что я старше кого бы то ни было, дома своего я не знаю и не помню, и долго, почти весь свой век, я прожил в лесу. Но дела у странника просты, конунг: я хочу просить у тебя приюта на зиму.
Конунг ответил:
— Ты что-нибудь умеешь?
— Никоим образом, — сказал он, — ибо я более неловок, чем другие люди.
— Хочешь чего-нибудь делать? — сказал конунг.
— Я не умею работать, да и не желаю, — сказал Нэвраманн.
— Тогда неудачно складывается, — сказал конунг, — ибо я дал торжественное обещание, что буду принимать только тех людей, которые будут в чём-либо искусны.
— Я никогда не делал того, — сказал Нэвраманн, — что другим было бы на пользу.
— Наверное, ты сможешь собирать дичь, которую кто-нибудь подстрелит, — сказал конунг. — Возможно, я пойду как-нибудь на охоту.
— Где ты усадишь меня? — спросил Нэвраманн.
— Ты сядешь с краю нижней скамьи, там, где едят рабы и вольноотпущенники.
Теперь Нэвраманн вывел старика наружу и после этого вернулся на место, которое ему указали. Там уже сидело двое братьев. Одного звали Оттар, а другого — Ингьяльд.
— Иди сюда, товарищ, — сказали они, — садись между нами, — и он принял приглашение.
Затем оба они опустились перед ними на колени и стали расспрашивать обо всех странах, что приходили им на ум, но о чём они беседовали, никто не узнал. Он повесил свой колчан на гвоздь над собой, а дубину положил себе под ноги. Они постоянно предлагали ему посторожить его мешок, и он казался им очень отвратительным, но Нэвраманн сказал, что не добьются они, чтобы он расстался с мешком, и он никуда не ходил, не взяв его с собой.
Они предложили ему снять с рук бересту:
— Мы дадим тебе хорошую одежду, — сказали они.
— Это невозможно, — сказал он, — раз я никогда не носил ничего другого, то и не буду носить, покуда жив.
25. Одд идёт на охоту
Вот Нэвраманн остался там, и вечерами всегда мало пил и рано ложился. Так продолжалось до тех пор, пока не потребовалось идти на охоту. Это было осенью.
Вечером Ингьяльд объявил:
— Завтра нам рано вставать.
— А что будет? — спросил Нэвраманн.
Ингьяльд ответил, что они отправятся на охоту. Потом они улеглись, а утром братья встали и позвали Нэвраманна, но никак не могли разбудить его, так крепко он спал, и проснулся он не раньше, чем ушли все, кто хотел поохотиться.