Он широко улыбнулся и сказал:
— А вообще, я рад, что вас нашел. Просто обалдел, когда вдруг увидел. Я же вправду вас искал.
— Зачем? — спросил Титомир.
— Так а куда мне еще? За Периметром черт — те что, связи нет, приемник только шумы ловит. Выброс пробил экраны, всю округу накрыл, понимаете? Куда бежать, что делать? Вот и пошел за вами.
Он мысленно перекрестился, хотя отродясь не был религиозным, и опустил «Вихрь». Когда автомат повис на ремне, развел руками:
— Я не знаю, как мне дальше. Что теперь делать?
Титомир глядел на него. Лицо бесстрастное, ветер шевелит коротко стриженные волосы с сединой на висках. У Пригоршни в желудке свернулся тугой ком: вот сейчас майор вскинет автомат и выстрелит, просто чтобы избавиться от неопределенности… Но он дал отмашку, и Ковач опустил «Грозу». Титомир надел берет, аккуратно поправил и сказал:
— Мы идем на Аэродром. Есть одно дело, которое надо сделать быстро, но нас только двое. Лишние руки — неплохо. Поможешь. Наш… — он щелкнул пальцами и махнул рукой на север, где остался Комплекс, — договор остается в силе, свою долю получишь. За мной.
Роберт Титомир накинул на голову капюшон и зашагал в сторону Аэродрома.
И только теперь Пригоршня хорошо разглядел большой рюкзак за его спиной. Пять миллионов долларов там. Теперь они совсем близко — руку протяни.
Свою долю? Ну, нет. Он собирался получить все.
Красный Ворон умирал, падая в темноту. Навстречу неслись черные облака, подсвеченные то ли далекими зарницами, то ли бледными лучами прожекторов. Он пролетел сквозь них…
Удар — и Ворон лежит на земле, связанный по рукам и ногам, напрягает кисти, пытаясь разорвать веревку.
Он переживал это тысячу раз. Кошмар ржавчиной въелся в память и постоянно возвращался в снах. После таких снов Ворон просыпался в холодном поту и сразу принимал огневку, потому что левая половина тела начинала неметь и отказывать.
Над ним как луна взошло лицо Титомира — спокойное, ледяное лицо. Красный Ворон сосредоточился на нем, стараясь не смотреть по сторонам. Потому что неподалеку, возле кострища, лежала потерявшая сознание Марина, широко распахнув черные глаза. В них отражались неприветливые облака, а на ресницах блестели капельки тумана…
Лес, где они находились, пах бойней. Люди майора глухо переговаривались и смеялись, так ухают стервятники, деля добычу. Красный Ворон дернулся, пытаясь встать.
— Тебе повезло, сталкер, — сказал Титомир. — Живым останешься и передашь Ведьмаку послание от меня. Но сначала мы тебя немного обработаем, чтобы Ведьмак увидел и до него дошло.
Два бойца схватили его, поставили на ноги, повернув к проплешине у поляны. Там поблескивала чернотой «прорва», страшная аномалия, выжигающая нервные окончания. Толкнули в спину. Красный Ворон невольно шагнул вперед и похолодел, сообразив, что его ожидает. Дернулся. В затылок ударили прикладом, он качнулся, подошвы заскользили, ему сделали подножку и опрокинули набок. Встать он не успел — сразу несколько человек схватили за правую руку и ногу, за волосы, приподняли и левой половиной тела опустили в жадно трепещущую аномалию.
…А потом Ворон очнулся. Распахнул глаза, часто задышал. Сон, это просто сон! Марину, Конста, Ловчего и других сталкеров убили больше года назад. Все это в прошлом. Они мертвы, а он пока еще жив, у него не связаны руки, вокруг нет людей майора, Красный Ворон совсем не на той поляне! Он оскалился и протяжно застонал, собираясь с силами.
Рывком перевернувшись, встал на четвереньки. Отполз от черных гранитных глыб, о которые при падении сильно ударился поясницей, и глянул на левое плечо. К камуфляжу плаща добавилось еще одно пятно — свежее, влажное. И совсем не такое большое, как можно ожидать при подобном ранении.
Да и боль не очень‑то сильная.
Путаясь в плаще, Ворон забрался подальше в высокую траву и перевел дыхание. Что случилось? Почему он здесь?
Он вспомнил дорогу к Аэродрому в компании с бойцом из Комплекса, фигуру Титомира впереди, свой палец на спусковом крючке.
И два выстрела, слившиеся в один.
Майора спас бронежилет, надо было стрелять в голову. Под правой рукой у Ворона был «Галац», он схватил пистолет левой, и если бы она нормально слушалась… Но с моторикой плохо, кисть начинает дрожать, стоит поднять небольшую тяжесть, он способен кое‑как сжать рукоять и давить спусковой крючок, а вот хорошо прицелиться — нет.
Титомир все еще жив, а Ворон угодил в «порт». Из десяти попавших в такие аномалии возвращались один — два, остальные исчезали, и никто не знал точно, что с ним случилось. Конечно, если аномалии были новыми, незнакомыми. Потому что иногда «порт» — это как пригородный автобус с известным маршрутом. А иногда — дорога в никуда…
Красный Ворон приподнял голову над высокой травой. Заслезился левый глаз, левая рука дернулась, ее прижало к телу. Икру свело судорогой, и он зашипел сквозь зубы. Снова встав на четвереньки, правой нащупал кармашек в плаще, вытащил шкатулку, откинул крышку. Мокнул палец в переливчатую субстанцию и прилепил на десну горячий сгусток. Зажмурившись, размазал языком по небу.
Расплавленный свинец заструился по жилам. Льдистый холод столкнулся со спасительным жаром и на время отступил, в голове посветлело, сердце застучало уверенней, бодрей, напряглись мышцы.
Теперь несколько минут он будет ощущать себя птицей, поймавшей восходящий поток. Навстречу несется пронзительно — синее небо, и ветер наполняет крылья…
Нельзя расслабляться. Ворон начал стягивать плащ. Над ним клубились мутно — красные облака, такими, наверное, они должны видеться больному в горячке. Черные сосны застыли вокруг. В ушах звенит — тонко, на одной ноте, будто рядом пищит комар.
И больше ни звука, ни движения. Воздух плотный, сырой. Пространство рябит. Неужели передоз огневки? Ворон поморгал, помассировал виски, но ничего не изменилось.
Нет, это не галлюцинации. Куда его занесло? Бросив плащ на землю, он стащил свитер и начал расстегивать рубаху. Гранитные глыбы выпирали из земли черными торосами, будто их выдавило оттуда. Что‑то подобное он видел много лет назад на южном берегу Крыма и даже запомнил, как называются магматические глыбы — интрузивные тела.
Раздевшись до пояса, Красный Ворон достал из внутреннего кармана плаща черную кожаную сумочку, раскрыл. Эта была его походная мини — аптечка: пинцет, скальпель, перекись, йод, несколько мазей и настоек из аномальных растений. Взяв скальпель, он скосил глаза на левое плечо. Кровь текла, но слабо. Его болезнь — его проклятие — его же сила. «Прорва» сотворила с левой половиной тела чудовищную вещь. Аномалия не только выжгла часть нервных окончаний, она преобразила плоть, частично изменив молекулярную структуру. Ворон плохо разбирался в этом, но подозревал, что если бы попал в руки к научникам, его бы разобрали на молекулы — для опытов.
Кожа на левой половине тела была розоватой и на ощупь напоминала тягучую крепкую резину. Плечо сочилось кровью, которую будто выдавливали наружу. Как воду из губки, подумал он. Кости остались такими же, как были, но вот кожа и мясо… Первая — как резина, второе — как губка, пористая, мягкая. Ворон сделал надрез, положил скальпель, взял пинцет и сунул в рану. Боль усилилась, но если бы он был нормальным человеком, то, наверное, просто не смог бы проделать такое без блокады, а сейчас боль оставалась терпимой, да и кровь не хлестала, лишь вяло сочилась. Он зацепил пинцетом твердое, просунул немного глубже, подцепил пулю и вытащил. Бросив в траву, взялся за настойки. Через пару минут плечо с хорошо смазанной раной было закрыто травяным компрессом и надежно перебинтовано.
Закончив с раной, Ворон оделся. Осторожно подвигал плечом, поднял и опустил руку… болит, но терпимо. Он и так не способен активно двигать левой рукой, так что особой разницы нет.