Нольвен коротко кивнула и жестом попросила прощения. Да-да, жестом. Увы, нам давно пришлось придумать подобные условные знаки: бабушка была скора на мелкие проклятья.
— Я все поняла, Мера, — тихо сказала моя лисонька и потрогала губы. — Спасибо.
— Не нужно благодарности. Просто покажите там все, на что вы способны.
— Там — это в военке? — уточнила я.
— Да, но и в ресторации тоже, — бабушка усмехнулась. — Если что, я точно знаю, кому надо заплатить, чтобы выкупить человека из казематов городской стражи.
Сказав это, Мера поманила нас за собой, в святая святых дома — комнату, где хранятся все ее наряды!
Там нас ждал сюрприз. Да еще какой! Нольвен задушенно ахнула, а я не удержала ошеломленно-возмущенного вскрика:
— Мера!
— Что? — удивленно воззрилась на меня бабушка. — Сшито по вашим меркам.
Моя лисонька, взяв себя в руки, попыталась объяснить:
— Это так…
— Красиво? — с интересом спросила Мера.
— Нет, это…
— Элегантно? — чуть суше осведомилась квэнни Конлет.
— Нет, — помотала головой Нольвен. — Это — скандально!
— То есть идеально, — кивнула сама себе бабушка и с гордостью добавила: — Я старалась. Если честно, то я надеялась, что эти наряды вам не пригодятся, но… Всегда стоит иметь запасной вариант!
А с другой стороны, после всех сказанных слов странно было бы ожидать другого фасона. И я, оставив Нольвен позади, подошла ближе к двум манекенам, стоящим впереди всех вешалок.
Свой костюм я опознала сразу — синее с золотом. Узкие брюки насыщенно-небесного цвета, золотая рубашка с пышным бантом у горла и узкий удлиненный жакет, облегающий фигуру. Радовало одно: хоть у жакета и был неровный нижний край, он доходил до середины бедра. А значит, хоть какие-то приличия сохранялись.
У Нольвен был точно такой же костюм, только цвета — насыщенная зелень и серебро.
— А вообще, — сказала Нольвен, когда мы переоделись, — это великолепно!
— И ткань надежно зачарована, — покивала довольная Мера. — Не мнется, не пачкается, не рвется! Ну, порвать-то ее можно, и запачкать тоже, но это надо сильно постараться. Давайте-ка, девоньки, начаруйте себе по табуретке, и мои гребни заплетут вам косы. Сама-то я ни разу не плетунья.
Тут я с содроганием припомнила единственную её попытку сотворить на моей голове подобие косы. Сколько волос тогда пало в неравной битве! Страшно вспомнить. И сколько еще бойцов погибло, когда матушка разбирала на локоны то, что наплела Мера… Зато мне не пришлось врать — мама сразу вздохнула: «Сама плела?»
Вспомнив это, я немного загрустила. Мама ведь любила меня, наверное. Хоть немножко?
– Не вешай нос, все образуется. — Бабушка подпихнула меня в бок, и я плюхнулась на трансформированный лисонькой табурет.
В тот же момент из шкатулки выпорхнули сразу два гребня и ворох лент. За пару минут мы с Нольвен обзавелись идеальными прическами. Больше всего Мера уважала «походную женскую косу» — множество тугих косиц, сливающихся в одну. Как говорила бабушка, когда-то давно такая коса плелась дома и расплеталась только по возвращении из похода. А от грязи и насекомых спасала магия. Сейчас, с развитием платов и порталов, необходимость в таких прическах отпала. Но многие студентки военки предпочитают именно косы. Их, в конце концов, удобно прятать под капюшон, чтобы во время дуэли не мешались.
— Пятьдесят на пятьдесят, — сказала бабушка, как будто в ответ на мои мысли. — Половина военки ходит с короткой стрижкой, половина — с такой косой. Если хотите, запишу вас к своему парикмахеру. Острижем все.
Мы с Нольвен испуганно переглянулись и тут же принялись уверять бабушку, что коса — это лучшая прическа на свете.
— Хотя потом и будет болеть голова, — добавила я, — очень уж тугое плетение.
— Надеюсь, — хмыкнула бабушка, — что головы у вас будут болеть от молодого вина, а не от прически.
Время до назначенного часа пролетело незаметно. Ближе к вечеру бабочки налились цветом и принялись едва заметно светиться. А бабушка, вытащив свою аптечку, начала пичкать нас зельями. Как она пояснила, молодое вино — это прекрасно, но приличные девочки пьют не пьянея, а потому надо помочь организму справиться с предстоящими трудностями.
— Хотя, если вас принесут, — задумчиво добавила Мера, — я ругаться не буду. Но обязательно поглумлюсь наутро.