— Мам, а почему ты уходишь плакать, кода свинью режут?
— Та она ж мне родная! Знаешь как жалко, как ребёнка.
— Да шо ты! То-то я смотрю, ты потом порубанное дитя раскладываешь по кухне с такой страстью, с такой жадностью. И жуёшь его уж дюже весело, как я погляжу.
— Ты, дочь, не понимаешь. Вот я тебе сейчас объясню: свинка умирает и её душа улетает в небо. Та я ж по душе и плачу. А мясо — всего лишь…
— Физическая составляющая, молекулы, — подсказывает дядя Коля, он у нас самый грамотный.
— Во-во, молекхулы! — подтверждает мать. — Чего их жалеть то?
— Мама Валя! — говорю я строго. — Ты атеистка и ни в какие души не веришь. А знаешь как называется твоё поведение с нашей свиньёй? Лицемерие!
Пир грохнул от смеха. А Свежину в нашем конкретном доме переименовали в «Свиное лицемерие Валентины Николаевны».
Но и оно продлилось недолго. Грянули голодные 80-е, 90-е. Поголовье скота сократилось до одной свиньи, а потом исчезло из нашего сарая и вовсе. Куры остались. Похудели, но шлялись по двору ради яиц.
Жираф и свиньи
Я со вздохом закрыла справочник диких животных и подкралась к отцу, который дремал на диване, закрыв лицо раскрытой книгой. Ткнула родителя пальцем, рукой, а потом и двумя руками:
— Папка, меня задолбали наши свиньи, я хочу жирафа!
— Ты, дочь, это… моих свиней не трожь! Я за них любому бошку оторву!
Мать высунулась из кухни:
— Ишь, какой смелый, любому он башку оторвёт! Иди, иди дочь, сюда, будет тебе жираф.
Я подбежала к матери чуть ни плача от счастья:
— Правда?
— А то!
Купить жирафа в СССР и вправду очень легко: если его нет в родном сельпо, то надо ехать в райцентр. Так и случилось. Жирафы были в наличии в Александровск-Сахалинске, пятьдесят сантиметров высотой.
— Выбирай! — гордо сказала мать.
Я взяла первого попавшегося жирафа, прижала его к себе и громко-громко заревела.
— Ма-ма-ма-ма-ма-ма-ма! Давай купим… ну хотя бы хомячка.
Мы купили парочку морских свиней, торжественно занесли их в родную хату и поставили клетку на стол. А рядом жирафа. Сколько же счастья излучали мои глаза, какое в них светилось торжество! Ведь мои свиньи — это свиньи! Это тебе не папкины грязнули.
— А сколько в них будет мяса в конечном итоге? — недоверчиво покосился отец на шуршащих в опилках пушистиков. — До каких размеров вырастают ваши поросята?
Я схватила со стола новую игрушку и протянула её отцу:
— До размеров жирафа, папочка. Да, да!
Иван Вавилович задрал голову в небо, прикинул сколько тонн весит взрослый жираф и одобрительно хмыкнул:
— Ну да, солидно, одобряю. А что они жрут?
— Ну как что? Маленькие свиньи поедают больших свиней и становятся огромными свиньями, — ответила Валентина Николаевна.
У отца нервно дернулся глаз. Или нет? Ай, показалось.
Ложь, гундёжь и провокация
У отца на все случаи жизни одна поговорка: «Ложь, гундёжь и провокация!»
Но чаще он так отзывался о политике. Я хорошо понимала что такое ложь и гундёжь. Мои двоюродные братья — те ещё врунишки, а дед гундеть любит. Но вот что такое провокация — я не знала.
— Пап, а провокация — это проволочная акация?
Иван Вавилович опешил. В его голове словосочетание «проволочная акация» почему-то тут же ассоциировалось с «колючей проволокой», об которую мы все до сих пор спотыкаемся, бродя по нашему каторжанскому лесу.
— Да, вот это и есть самая настоящая провокация! Какая ж ты молодец, понимаешь! — воскликнул отец. — Эти сволочи, провокаторы, весь остров колючкой опутали!
Он погрозил в воздух кулаком, а я представила, как некие колючкоцинеры, очень похожие на милиционеров, растягивают по всему Сахалину колючую проволоку. Ох! Теперь я точно знаю что такое провокация и кто такие провокаторы. А вы?