А когда я стала взрослой тётей и переехала жить в Южно-Сахалинск, то корейцы перестали мне казаться инопланетянами. Ай, они такие же косолапые, как и мы! А те, кто родились на Сахалине, так те и вовсе… В общем, не любят наших корейцев в Южной Корее. За что? А это я вам лишь на ушко и шепну, ну если добежите до меня.
Привет, Чакраборти, до скорой встречи! Где? Да уже токо, поди, на небушке. Ага.
Поход до Виахту
Летом, после окончания восьмого класса я сходила в свой первый и последний поход до села Виахту (108 км севернее Мгач). Повела нас мама моей одноклассницы. Виахту находится на берегу Татарского пролива, и в переводе с нивхского означает «залив морских пиявок». Шли мы по берегу: пешком, на Камазе, поблевали до зелени на катере, опять пешком… Вот на берег выбросило корюшку. Два медвежонка и медведица ели её, пока мы их ни шугнули. Косолапые нехотя убежали. Где-то рядышком, в лесочке нам пришлось разбивать палатки. Это была самая настоящая ночь кошмаров! Мальчишки жги костры, девчонки пытались уснуть, а непрекращающийся треск веток означал только одно: вокруг ходили медведи, много медведей. Жуть!
Само Виахту встретило мгачинскую детвору гостеприимным народом — нивхами. В богатой ягелем тундре они пасут оленей, занимаются выделкой шкур, шьют национальную одежду и обувь, мастерят удивительные сувенирные вещи. А нивсхие дети — прирождённые художники, которые шикарно рисуют с рождения, это у них в генах.
Бабушка-нивха предложила нам купить у неё тапочки ручной работы, я в таких всё детство проходила, они у нас в магазинах продаются. А сама бабушка жила в русской избе, но внутри всё было как в юрте — на полу половик и серая, грязная пустота кругом. Тоскливый домик.
Оленеводы покатали нас на оленях — жалких остатках некогда многочисленного стада. Оленевод:
— Как зовут тебя, девка?
— Инна.
— А я сейчас увезу тебя далеко-далеко на север, в свою юрту и возьму замуж.
И он действительно меня куда-то повёз, а вокруг лишь моховая тундра и кедровый стланик.
«Куда ж ещё севернее?» — подумала я, а вслух очень грустно сказала:
— Мне пятнадцать лет, тебя посадят. У нас во Мгачах всех таких посадили, а ещё тех, кто жену свою топором забил, мать и тёщу.
— И много у вас таких? — испугался нивх.
— Много! А как выйдут, так снова за топор или за нож…
— Да что вы за народ такой?
— Не знаю. Но вот вы медведей не боитесь, а мы друг друга, хотя нам друг друга боятся и следует.
Оленевод с опаской покосился на меня, развернул оленя и пошёл обратно. В походы я больше не ходила. Устала.
Ты плыви, мой плот, плыви
Поход на Виахту. Берег у северного сахалинского посёлка Виахту пустынный. Дети нивхи да эвенки где-то там — с оленями копошатся. Или рисуют. А наш класс сгрудился у воды — купаемся. Одинокий плот зовуще манит к себе. Мальчишки не устояли:
— Айда кататься по очереди!
Ну и плавают. Чёрт дёрнул и меня. Уселась, оттолкнулась, плыву. Всё дальше и дальше от берега. Доплыла до вне зоны видимости. И только тут деточку охватила паника. Вёсел то у меня нет. Гребу своей палкой, гребу… Уж до тёмных океанских вод догребла. Настроение хорошее: сижу, с жизнью прощаюсь. Припомнила все обиды, которые мне мгачинские люди причинили (учителя в особинку) и пришла к выводу, что умереть не жалко, а вовсе даже желательно. Потом отца с матерью вспомнила: рыдать ведь будут. И решила позвать на помощь. Кричу! А про меня оказывается забыли, орут в ответ:
— Ты чё, дура, греби!
А чем грести? Палка и та из рук выскочила. Мальчишки плыли ко мне, наверное, вечность.
— Спасибо, что не бросили, — буркнула я, пока как королева сидела на плоту, а они его толкали, бултыхаясь по горло в воде
Мальчики очень странно на меня посмотрели: