А ещё у нас возвели горную трассу, там даже подъёмник запустили. И где-то в девятом классе я пошла осваивать вершины и тяжёлые горнолыжные ботинки. И здесь всё снаряжение юные спортсмены получали бесплатно. Но вскоре выяснилось, что я боюсь высоты. И раза два упав очень больно, я бросила это дело.
— Жизнь дороже! — сказала я молодому и очень красивому тренеру.
— Вернёшься к своему лысому карлику? — насупился он.
Я грустно кивнула и отвела глаза:
— Ну с тобой же Бекетова остаётся.
— Оксанка! Она же как мальчишка. Я думал, хоть одна девочка со мной покатается. Говнюшка ты.
Молодой и красивый тренер отвернулся от бессовестной недоспортсменки и изящно спустился с горы.
— Был бы холостой, может и осталась. С лица воду не пить. А у меня кости в теле молодые, им ещё жить и жить, ходить и ходить по планете! — буркнула я и осторожно скатилась.
— Бережёного бог бережет! — сказала мне дома мама и поцеловала в лобик.
— Во-во, эти слова я и вспоминала, когда летела кувырком.
Эх, знала бы мама, что её любимая поговорка «бережёного бог бережёт» страшным проклятием засядет в моих атеистических мозгах. Так и прошла вся жизнь: минимум риска, плюс максимальная осторожность во всём. Даже когда девчонки в классе дрались до крови и кричали:
— Зубчиха, ну давай, трусло поганое, твою же команду дубасят!
Я уходила. Мои зубы молодые, им ещё всю жизнь жевать, а эти пацанки ежели их выбьют, то новые не вставят.
— Бережёного бог бережёт! — твердила я уже своим детям, когда стала взрослой.
Но не знаю, вдолбила им эту науку или нет? Спросите у них.
Наши пёсы
Мамка собак не любила, отец тоже, поэтому псы в нашем дворе не водились. Но с приходом к власти Горбачева на селе стало неспокойно, люди начали голодать и лазить по чужим огородам. И мать решилась! Она припёрла откуда-то Тобика — маленькую шавку, которая выросла в мелкую гнойную собачку, нетерпимую к чужим людям. Тявкал он на всех, и родителям это очень нравилось. Прожил он у нас два года, а потом его украли и съели. До нас позже дошли слухи кто это сделал. Деревня же, ничего не скроешь! Вторую нашу собаку звали Тага — восточноевропейская овчарка. На цепь её не сажали. Жалко! Но как только она выросла, так стала душить кур, уток и гусей — своих родных и соседских. Пришлось посадить её на цепь. Но недолго животинка промаялась. Как-то ночью её сняли с цепи местные алкаши и тоже съели. Всё. С собаками Зубковы завязали навсегда. Вот такая, блин, байда!
Обувь-зимка
Тётка Вера научила меня вязать крючком. Самое простенькое: шапочку да тапочки. Шапочка получилась не ахти, а вот тапки очень даже ничего! Навязала я тапчулек на всю семью и друзьям семьи. Кстати, это занятие не быстрое: нужно к каждому тапку пришить тряпочную подошву — так теплее и износоустойчивость повыше. Но вскоре оказалось, что такие тапки — дерьмотапки в сравнении с теми, что мы всегда носили. А носили мы тапочки нивхов. Шили их нивхи в северных селениях, в маленьких швейных мастерских и реализовывали в магазины острова. О, какие это были тапки! Натуральный мех, натуральная кожа. Сносу им нет, самое то ходить по нашим ледяным полам. Почти валенки. А ещё и с красивым рисунком на мыске.
Ах да, валенки! Зимой сельчане ходили только в валенках или бурках. Валенки продавались серые, белые и чёрные — без рисунка. Рисунок вышивали сами, кто на что горазд. Помню как я трудилась над звёздочками и снежинками (год на год не похож): то мелкой россыпью, то крупной. Причём валенки на галошах — дурной тон — только для лялек и дедов. Настоящая восьмиклассница будет козырять по школе стоптанными подошвами, но без этой ужасной резины. А ещё лучше, если она настолько рукодельница, что на голяшке вышьет пионерский галстук — в память о прошедшей пионерии; или флаги дружественных нам стран, например американский или кубинский — без разницы.
А бурки… Те что русские, чёрные, войлок от самой ступни до верха — отстой, «бабушкина радость» и «дедок-ходок». А вот материковские меховые унты: якутские или сибирские — это круто!