После Отару я отправился в Вакканай, в котором находился временный штаб спасательной операции, проваодившейся у берегов Монерона. Я слышал, что городской совет проделал большую работу, чтобы доброжелательно принять семьи погибших и организовал постоянную выставку личных предметов, принадлежащих пассажирам. Тем не менее, когда я прибыл, все эти объекты были упакованы в деревянные ящики. Затем я пошел в местный штаб JMSA. После некоторого колебания мне показали - под большим секретом и только на несколько секунд - фотографию N3. У меня появилась лучшая идея относительно того, что бы это могло быть. Отметка N3 была видна в нижнем правом углу. Она указывала на то, что этот самолет был по всей очевидности не советским, поскольку буквы N в кириллице нет. Я не видел серийного номера 7111032, который был показан на рисунке в моем журнале. Может быть, он находился на другой стороне. Тем не менее, его округлая форма убедила меня в том, что фрагмент этот был, вероятнее всего, рулем высоты, а не элероном. Офицер, который показывал мне фотографию, взял с меня клятву о том, что я буду молчать. Я вернулся в Саппоро, заинтригованный углубляющейся тайной N3.
По любопытному совпадению, в день моего возвращения в Саппоро, через шесть лет после гибели КАL 007, местное издание "Асахи Симбун" объявило, что команда японского рыболовного судна "Юкуи Мару" выловила сетями треугольный кусок металла. Этот кусок, который, как было сказано в статье, сделанный из нержавеющей стали или титана и имеющий размеры 63 х 16 х 4 дюйма, был найден в море на глубине 360 метров 12 ноября 1989 года, в 22 часа 45 минут в точке с координатами 45° 08? северной широты и 144° 00? восточной долготы. Кромка треугольника была такой твердой и острой, что один из моряков порезался об нее и должен был обратиться за медицинской помощью в госпиталь в Вакканае.
Я решил немедленно вернутся в Вакканай. Я говорил с Ишизаки, который связал меня с местным оператором HBC. Я прибыл на следующий день и встретился с оператором Йошида. Прежде чем обратиться в офис рыболовной компании, где были сложены обломки, Йошида позвонил им и сказал, что мы выезжаем. К его удивлению служащий проинформировал его о том, что фрагмент прошлым вечером был отослан в штаб-квартиру JMSA. Затем Йошида позвонил в JMSA, чтобы назначить интервью. Фрагмент уже был упакован и должен был быть отправлен в Читозе, где его должна была обследовать группа экспертов. К счастью, командующий офицер был тем же самым, который под строгим секретом показал мне фрагмент N3. Он распорядился о том, чтобы нас пропустили и открыл тщательно запечатанный контейнер с фрагментом. Осмотрев обломок, я поблагодарил моих друзей из JMSA.
Тем не менее, прежде чем уходить, я воспользовался возможностью спросить офицера, если он не возражает, еще раз показать мне фотографию N3, так, чтобы я мог исследовать ее тщательнее. Со смущенной улыбкой на лице офицер быстро отвел меня в сторону и мягко сказал "Это не очень хорошая идея - говорить об этой фотографии в присутствии незнакомцев". Обычно на японском языке слово "незнакомец" относится к не-японцам. Посмотрев вокруг себя я убедился, что был здесь единственным не-японцем. Внезапно я понял. Концепция клана очень сильна в Японии. Каждый японец принадлежит к клану, и идея принадлежности к группе - одна из самых сильных форм социальных уз в Японии. Когда он говорил мне, что следует быть осторожным по отношению к незнакомцам, он имел в виду, что мой компаньон, Йошида, который не принадлежал к JMSA и не знал о фотографии N3, не был членом группы. Это одновременно подразумевало, что я к этой группе уже принадлежал. Я горячо извинился за свою слепоту. Я пообещал быть более осторожным в будущем. Как только эти важные формальности были проделаны, я, в качестве только что посвященного в члены клана, снова попросил показать мне фотографию N3.
Хотя японские социальные отношения продуманы весьма тщательно и кажутся для западного наблюдателя излишне усложненными, следование должному протоколу инициирует процесс, окончательные результаты которого часто зависят не от статуса вовлеченных сторон, а от сложной сети взаимных обязательств. Тот, кто понимают протокол, может манипулировать социальной ситуацией к своей выгоде. Офицер не мог отказать моей просьбе, представленной в таком виде, и показал мне не одну, а три фотографии N3, на одной из которых была показана обратная сторона фрагмента, которую я никогда прежде не видел. На этой стороне был отчетливо виден приводной механизм триммера, состоящий из круглого силового привода, удерживаемого шестью болтами и маленьким стержнем, прикрепленным к триммеру. Механизм примерно на дюйм выдавался над поверхностью и был покрыт когда-то обтекателем. Я все еще не мог обнаружить серийный номер 711032, или потому что он был слишком маленький, или, как я начал подозревать, потому, что существовал другой, идентичный N3 фрагмент, на котором стоял этот серийный номер. Последнее подтвердил адмирал Кессоку Коному, которого я встретил в штаб-квартире JMSA в Йокогаме. Тем не менее, к тому времени у меня было уже достаточно информации о фрагменте N3, чтобы начать предполагать, что этот кусок мог быть частью хвостового оперения ракеты класса "воздух-воздух".
Мы с Йошидой вернулись затем в офис рыболовной компании, где я смог получить документ, подтверждающий недавнее открытие "Юкуи Мару". Я позвонил в Саппоро, чтобы рассказать Ишизаки о результатах нашей экспедиции. Я сказал ему, что фрагмент был не из нержавеющей стали, а из титана. Как оказалось, он являлся частью крыла американского самолета-разведчика SR-71 "Блекберд", единственного известного самолета (не считая экспериментальных), крылья которого были сделаны целиком из титана. Вечером я вернулся в Саппоро.
Рис. 11. Автор держит в руках фрагмент титанового крыла, случайно поднятый со дна Охотского моря японским рыболовецким судном. Он принадлежит высокотехнологичному самолету, который мог быть сбит во время сражения над Сахалином.
В течение ночи срочно собранная группа инженеров JMSA, JASDF и всех японских авиакомпаний, собравшихся в Читозе (полугражданском, полувоенном аэропорту, обслуживающем Саппоро) написала отчет, копия которого немедленно прибыла к нам в отделение HBC. В нем говорилось, что технология, использованная при изготовлении треугольного фрагмента не была достаточно передовой, чтобы принадлежать какой-либо стране западного мира и, поскольку он был сделан из нержавеющей стали, кусок был слишком тяжел для того, чтобы являться частью самолета.
Передав мне копию отчета, Ишизаки сказал, что американское телевиденье уже передало краткое содержание отчета и его выводы. Принимая во внимание тот факт, что Читозе находится немного в стороне от обычных маршрутов, это был поистине замечательный пример современной связи в западном мире. Мы с Ишизаки не могли не думать о том, что отчет был спешно составлен для того, чтобы показать, что обломок не принадлежит ни одному из западных самолетов. Я лично обследовал этот фрагмент и мои открытия были диаметрально противоположны тем, которые были сделаны группой экспертов.
На самом деле обломок был слишком легким для того, чтобы быть выполненным из нержавеющей стали и технологический уровень его изготовления был очень высоким. Он выглядел как часть передней кромки острого изогнутого назад крыла и, по всей вероятности, был сделан из титана. Я смог получить небольшой фрагмент в Вакканае и позднее проанализировал его в Токио. Этот метал был титаново-алюминиевым сплавом, на 89 процентов состоящим из алюминия. Этот треугольный обломок высокотехнологичного самолета и в самом деле оказался частью передней кромки крыла SR-71.
К моменту отлета из Токио я выполнил все поставленные задачи. Я собрал достаточное количество обломков для анализа и мог теперь определить, происходили ли они от самолетов-мишеней, как утверждало JASDF или же от корейского авиалайнера. Я также подготовил отчет для Технического исследовательского комитета Ассоциации семей жертв катастрофы КАL 007.
6. Встреча в Токио