– Просто она бесит меня.
– Чем?
– А ты сам не понимаешь? – я развернулся к Ларинцеву. – Разве не видишь, что она и её мамаша – те ещё охотницы. Какого хрена эта девка припёрлась в мой дом? Хотела сладкой жизни, пусть получает!
Макс хмыкнул.
– Ты гонишь. Не знаю на счёт её матери, но Ледышка не похожа на охотницу. Разве ты не видишь, что она тебя как огня боится? Ещё и в лицее её гнобят с твоего позволения.
– Правильно делает, что боится.
Я нахмурился, вспомнив испуганные глаза. С самого первого момента встречи она смотрит на меня так, словно я её сожрать готов.
– Короче, Лекс, кончай чудить. Малышке и так уже досталось. Не надо обижать сестрёнку.
– Она мне не сестра! – почти прорычал в ответ.
– Окей. Тем более нужно позаботиться о лапочке, – Макс пошло подмигнул. Дебил. – Она сладенькая, как зефирка.
Фу. Вечно он со своими карамельными глупостями.
– Ты бабам в уши свои зефирки заливай, придурок, – я легко толкнул друга в плечо.
Мы подняли с крыльца озябшие задницы. С таким шутить нельзя – недолго и проблем с причиндалами заработать. Мне полегчало. Отлегла та жуткая мгла, что душила, стоило увидеть этого урода, тискающего бестолочь. И я надеюсь уснуть побыстрее, чтобы начинающий ворочаться в груди неприятный клубок, не стал рождать тупые мысли. Я не сожалею. Она сама виновата. Точка.
Максим застегнул куртку и натянул капюшон.
– Я поехал, Лёха, а ты давай тоже спать иди. И к Ледышке не лезь, ей ещё надо в себя прийти.
Я закрыл ворота за Ларинцевым, и поспешил внутрь – скорее согреться. Начинал бить озноб. В гостиной срач и разруха, поэтому я оставил заказ в клиннинговую компанию, приглашая их на завтра, а потом поднялся на второй этаж.
Возле двери бестолочи зачем-то задержался, прислушиваясь. Тихо. Спит, наверное, или ревёт в подушку. Дура.
Я уже почти уснул, когда пришло сообщение от Демьяна. Завтра аукцион. Вот и отлично.
Глава 24
Весь следующий день я просидела в своей комнате. А точнее пролежала. Нет, ничего у меня не болело, если иметь ввиду физически. Болела моя уязвлённая гордость. Это не первая стычка с Шевцовым, но более унизительной ситуации ещё не случалось. Он перегнул меня через колено и выпорол. Выпорол!
Я перевернулась на другой бок и уткнулась носом в подушку. Даже есть не хотелось. В свежести оставшегося бутерброда я была не уверена, а вот фрукты и сухарики можно было съесть, но аппетит напрочь отсутствовал.
Утром я слышала шум за окном – подъезжала какая-то машина. Это не мама, а остальное мне было неинтересно. Я даже с Алёной так и не связалась, только написала, что всё нормально и ложусь спать. Но уснуть с вечера у меня так просто не вышло. Когда гости Шевцова укатили, я затаилась. Если честно, боялась, что он опять вернётся. А кто бы ему помешал? Мы в доме оставались вдвоём. Максим уехал последним – я видела в окно. Ему я очень благодарна, но не следует забывать, что Ларинцев – друг Алексея, а не мой. Вспомнить только его отношение ко мне в лицее. Он, конечно, не вёл себя по-скотски, как Должанов, но и никогда не препятствовал такому.
Почему Шевцов так вёл себя со мной, я не понимала. Но, думаю, дело тут даже не во мне. Он со всеми такой: жестокий, эгоистичный, властный. И никогда этого не скрывал, не прятался за масками. Так почему же я каждый раз надеюсь, что что-то изменится? Не перестанет ненавидеть и презирать, но хотя бы перестанет замечать, оставит в покое. Как мне бороться с этим? С этой трясиной, затягивающей меня всё глубже. Может, стоит решиться и рассказать всё матери? А если станет совсем плохо, то попросить отправить меня обратно к тёте? Хотя, всё и так хуже некуда. А тётя… У неё, наконец, стала появляться своя собственная жизнь, было бы эгоистично из-за своих проблем снова обременять её.
Телефон вдруг ожил, завибрировав. Звонок шёл через мессенджер. Мама.
– Привет, ягодка, – прозвенел радостью голос матери, – чем занята?
– Привет, мам, – я попыталась сделать голос как можно более бодрым. – Скучаю.
– Уу. Я тоже. А всё эта погода. Уже третий рейс отменяют. Виктор в шоке. У него встреча завтра вечером, а мы никак вылететь не можем.
Я вздохнула. Нет, я не могу. Не могу сказать ей. И дело не только в том, что это не телефонный разговор, я и при возвращении вряд ли смогу. Мама счастлива, тётя Соня, кажется, тоже. И они не виноваты, что я безвольная и бесхребетная, что не могу дать отпор обидчику. Наверное, если бы папа тогда не ушёл из моей жизни совсем, он бы мог заступиться за меня. А так придётся учиться делать это самой. Или терпеть.