Большинство хозяев знают всех верблюдов в своем стаде, нередко различают их следы и умеют найти заблудившееся животное среди чужого стада. Они узнают по следу, шел ли верблюд порожним или был нагружен, был ли груз легким или тяжелым, и делают весьма проницательные выводы о его физических недостатках или особенностях. Удивительно, что верблюд, у которого органы чувств кажутся недостаточно острыми, чтобы отличать вредные травы, должно быть, чувствует на расстоянии в несколько миль как на границе пустыни выпадает дождь. Если ему вздумается уйти ночью с пастбища навстречу этим дождям, тогда поиски заблудившегося животного нередко превращаются в трудную задачу. Люди по нескольку дней идут по иногда очень нечетким следам, но почти всегда их труды увенчиваются успехом. И только убежавшие верблюдицы так неутомимо устремляются вперед и проделывают такие большие расстояния, что часто их уже не удается поймать.
Разговоры моих спутников о своих верблюдах длились бесконечно: то о какой-то верблюдице, которая дала потомство, сколько она молока дала и так далее и тому подобное, то о многообещающем верблюжонке, о быстроногом верблюде или о сильном мерине. Животное получает ежегодно (вплоть до того времени, когда оно становится взрослым) особое название, к тому же различные оттенки масти порождают бесчисленные прозвища. Если кому-то посчастливилось купить или похитить верхового верблюда, то он рассказывает истории о его резвости, породе или смышлености не менее поэтично и с неменьшей выдумкой, чем арабы Аравии, ведущие речь о своих благородных лошадях. Забавных, родившихся в пути верблюжат либо помещают на несколько переходов в кармут женщин, либо дают в руки молодым рабам, которых сажают верхом на верблюдов.
Остальное имущество улед-солиман не идет ни в какое сравнение с верблюдами. Кроме дюжины палок в рост человека из дерева акации и такого же количества циновок из волокон пальмы для установки хижин, кроме палатки — редко, впрочем, имеющейся — и крупных домашних вещей — все везут в мешках из сыромятной верблюжьей кожи. Лишь пожилые женщины сохраняли еще вывезенное с родины умение ткать из верблюжьей пряжи превосходные мешки, для чего, правда, короткошерстный местный верблюд не дает материала.
Кроме простого одеяния из хама или борнуанской ткани с хлопчатобумажной шапочкой — такийя — и изготовленного из разрезанной тобы платка — мелефа — у более зажиточных людей есть арабский костюм из сукна по триполитанскому обычаю — баракан, или хаик, и красный тарбуш, чья великолепная тунисская красная краска сильно выгорает за долгие годы под солнцем и ветром пустыни. Самые знатные, возможно, еще прячут в мешках — гарара — бурнус и ковер. Что касается оружия, то помимо неизменного кремневого ружья они предпочитают крупнокалиберные карабины, кавалерийские пистолеты вороненой стали или выложенные серебром и сабли с рукояткой из рога или слоновой кости. Насколько в других отношениях эти люди живут сегодняшним днем, настолько же они предусмотрительны в пополнении запаса пороха и кремней. Свинец, хотя тоже желательный, можно в случае нужды заменить железными пулями и отшлифованными камнями пустыни. Еще больше внимания уделяют бурдюкам для воды. Кто не имеет их в запасе по крайней мере целую дюжину, слывет легкомысленным человеком, и, каким бы редким и дорогим ни считалось здесь масло, с ним обходятся расточительно, когда речь идет о бурдюке, который трудно чем-либо заменить. Чтобы бурдюки, когда они пусты и сложены вместе, не становились ломкими в сухом воздухе пустЫни, их щедро смазывают маслом.