Трудно воздействовать непосредственно на туристов, приезжающих со всего света. Культуру отношения к природе в таможенную декларацию не впишешь.
Что же, так ничего и нельзя сделать? Почему же, существует много возможностей. Я, например, предлагаю найти подходящую замену чучелам. Какую? Прежде всего яркий, красочный проспект с видами сахарской природы и животных; и если хорошие снимки интересных животных пустыни будут дополнены текстом воспитательного содержания о необходимости их охраны, возможно, спрос на чучела со стороны туристов уменьшится. Это могло бы вполне устроить и гардаинских торговцев сувенирами, если торговля открытками и другой печатной продукцией будет налажена так же хорошо, как и чучелами. (Пока что книги подобного рода, да и просто открытки с сахарскими животными в оазисах найти невозможно.) А как быть с бедуинами?
Поскольку кочевое скотоводство способствует наступлению и тотализации пустыни, в Алжире уже стараются найти для бедуинов новые источники средств к существованию. Думаю, что многие из них могли бы вместо «промысла чучелами» заняться организацией небольших зоопарков с животными пустыни, где турист сам бы мог сфотографировать зверей или купить их фотографии. Возможность сфотографироваться, например, с кротким вараном или шипохвостом на руках, конечно же, вызвала бы большой интерес.
Отлов варанов должен быть организован и, чтобы он снова не превысил допустимую меру, проводиться под надзором специалистов до тех пор, пока торговля чучелами не станет наконец пережитком.
Как я уже говорил, найти решение — еще не все. Но, как станет ясно из дальнейших глав этой книги, в последующие годы я перешел к попыткам его осуществления.
Из-за недостатка времени и неприступности гор не было возможности во время пребывания съемочной группы в Тассилин-Аджере посетить большие восточные каньоны с реликтовыми видами. Мне пришлось ограничиться экскурсией к доисторическим наскальным рисункам в знаменитую область Джаббарен, которую мне не удалось посетить в 1968 году из-за ее удаленности. При спуске с высоты 1800 метров по отвесному склону произошло событие — с виду незначительное, но с роковыми последствиями. Приведу его для устрашения всех, кто вмешивается в дела, выходящие за рамки его компетентности.
Был знойный июньский полдень, когда я, утомленный жарой, упал в тени одинокой акации у подножия перевала. Но я оказался здесь не один. Около меня сидел пестрый жучок, окрашенный в государственные цвета Австро-Венгерской монархии. Такого жучка я еще никогда не видел и, решив, что, может быть, он обрадует моего коллегу Горака, взял его с собой.
В Праге жучок передавался из рук в руки, пока не попал к одному самоуверенному «знатоку», который, ссылаясь на известных специалистов, определил, что это Pachnoda savigni — представитель фауны влажных тропиков Гвинейского залива — и в Сахаре ни в коем случае жить не может. Стало быть, я найти жучка в Сахаре не мог, а заранее его раздобыл и привез туда, чтобы иметь возможность прославиться, представив эту единственную в своем роде находку. Год спустя, когда я уже просто боялся попадаться на глаза серьезным естествоиспытателям (поскольку слухи о нелепом подлоге распространились широко), в Тассилин-Аджер поехала группа наших энтомологов во главе с доктором Гоффе-ром и привезла этих Pachnoda savigni целую дюжину. Теперь я снова отваживаюсь появляться в обществе, но жучков больше уже не собираю. А если уж и прихвачу какого, то самого обыкновенного, всем знакомого, который никого не интересует и, главное, в чьем существовании никто не сомневается.
Pachnoda savigni, очевидно, имеет отношение к тем многочисленным остаткам фауны и флоры африканских саванн, что были распространены в недавнее влажное время намного дальше к северу, чем сегодня. В наши дни с этими реликтами — исчезающими остатками ушедшей жизни сахарской пустыни — мы встречаемся чаще всего на небольших участках, где сохранилась еще вода. Однако большую часть земель у источников и во влажных районах уже целые тысячелетия интенсивно использует и возделывает человек. В искусственно созданных сообществах полезных растений — оазисах, конечно, остатки первоначальной флоры и фауны уже не так разнообразны. Несмотря на это, сохранились — особенно в Тассили — местами небольшие островки мало измененной природы вокруг случайного источника воды, где по какой-то причине не поселились люди. Здесь-то и обнаруживаем мы именно те виды, которые для сахарской пустыни совсем «немыслимы», и коллекции пополняются массой «нелепых научных подлогов».
Самой большой нелепостью подобного рода, которая выставила на посмешище путешественников прошлого века, были сообщения (полученные от туарегов) о существовании крокодилов в центре Сахары — в Тассили. Только в 1876 году путешественник Эрвин фон Бари попал в легендарную «долину крокодилов». Он убедился собственными глазами, что крокодилы здесь живут (и их довольно много) в невысыхающих речных заводях, которые тянутся по дну каньона на десятки километров. Вскоре после своего возвращения в Гат фон Бари умер. Район Тассили еще на несколько десятилетий остался для европейцев сахарским «полюсом недоступности», но на переломе столетий сюда начали проникать французские воинские подразделения. И вскоре после этого сообщения о крокодилах совсем прекратились. Когда на место прибыли естествоиспытатели, они обнаружили лишь кожу двухметрового крокодила. Сейчас она выставлена в Океанографическом институте в Алжире. Считалось, что «последний сахарский крокодил» был застрелен поручиком Бовалом в 1924 году в Игереру. Однако в джанетских архивах, оставшихся от французов, обнаружены данные об отстреле крокодила в 1956 году! Сколько же, собственно, было этих «последних крокодилов» и не остался ли еще где-нибудь до сегодняшнего дня какой-нибудь крокодил? Чтобы хотя бы приблизительно оценить правдоподобность этих сообщений, мне необходимо было посетить большие каньоны на востоке Плоскогорья, но, к сожалению, и на этот раз они остались за пределами моих возможностей. Нерешенные вопросы, однако, не давали мне покоя.
Случайное событие, происшедшее при возвращении киногруппы из Тассили в Ин-Аменас, в значительной степени определило дальнейший план операций Союза охраны природы в Сахаре. Союз в это время реорганизовался в Общество охраны природы и ландшафта.
Пока мы ждали самолет на Алжир, нас принял в своей резиденции с кондиционером мэр. Едва я вошел в комнату, как тут же поспешил обратно в машину за фотоаппаратом и вспышкой. В углу комнаты я увидел голову с длинными рогами какой-то антилопы неизвестного мне вида. С позволения хозяина я сделал несколько снимков, по которым позднее Петр Вернер определил, что это самая крупная североафриканская антилопа Addax nasomaculatus. Последние немногочисленные стада этого вымирающего вида, по современным сообщениям, еще кочуют в Северном Чаде и Нигере. И хотя антилопа там строго охраняется законом, это ничего не значит, так же как и здесь, в Алжире, где она, очевидно, до сих пор еще кое-где появляется. Экземпляр, который я сфотографировал, был отстрелян в окрестностях Ин-Аменаса.
Мэр показал нам снимки нескольких наскальных рисунков, которые он обнаружил в редко посещаемых местах Тассили. Было похоже, что он в этих вещах знает толк, и я задал ему свой излюбленный вопрос, что он думает о крокодилах Игереру.
— Там уже нет никаких крокодилов, последнего застрелили в тысяча девятьсот двадцать четвертом году французы, — сказал он со знанием дела. — Но я видел их в другой части Тассили, в гельте Акзель (гельта — местное название скопления поверхностных вод) между Форт-Гарделем и Джанетом. Когда это было? В тысяча девятьсот пятьдесят седьмом году, я искал там доисторические наскальные рисунки, но ничего не нашел.
В самолете из Ин-Аменаса в Алжир мне было о чем поразмыслить. Информация казалась неправдоподобной, по ведь речь шла о Тассили, где большая часть фантастического богатства доисторических наскальных росписей была найдена только после второй мировой войны! Мы понимали, что, если место обитания крокодилов будет обнаружено, их могут быстро уничтожить, как только это станет широко известно: торговля чучелами крокодилов даже превзойдет промысел чучелами варанов. Крокодилья кожа стала бы украшением любой канцелярии или частной резиденции. Охотничья элита, конечно же, не пожалела бы усилий, потому что чем диковинней животное, тем ценнее трофей. К сожалению, такую добычу охотно покупают и некоторые музеи.