Прирученные коровы, рисунок (Сефар)
Искусство все больше и больше склоняется к типизации и упрощению, приближается к абстракции, которая не имеет ничего общего с более ранним символизмом. Фигуры людей и животных даются небольшим числом характерных линий и имеют склонность переходить в орнаменты. Движения становятся менее выразительными, фигуры менее естественными. Лошади изображаются запряженными в повозки, а позднее мы видим скачущих верхом, всадников. Мужчины в украшениях из перьев вооружены копьями и щитами, на женщинах длинные юбки. Фигуры людей принимают клинообразную форму, общая композиция монотонна и неподвижна.
Наконец, в Сахаре появляется одногорбый верблюд, свидетель ее постепенного обезвоживания, который изображается все с меньшим и меньшим мастерством. Наступает конец искусства, развивавшегося в течение тысячелетий.
Более поздние изображения содержат многочисленные надписи, выполненные знаками нумидийской (древнеливийской) письменности, которая, по-видимому, основывается на более древней, пунической. Дальнейшее развитие нумидийского письма представляет собой берберская письменность, которая еще и сейчас в употреблении у туарегов (тифинаг). Очень простые по форме знаки этого консонантного письма высекаются или рисуются на скалах наряду с арабскими буквами.
Определение времени создания наскальных изображений
Наряду с проблемой духовного содержания наскальных изображений большое значение имеет вопрос об определении времени их создания. Изображения вымерших или исчезнувших из этих районов животных, связанные с известными геологическими и климатическими переменами, являются первыми отправными точками для этой цели. Изменения стиля говорят об определенной последовательности различных эпох и в итоге дают важную для датировки относительную хронологию. Возникший впоследствии поверхностный слой окислов на высеченных изображениях дает хотя и очень ненадежные, но все же кое-какие отправные точки. Последующие закрашивания изображений свидетельствуют о разнице во времени нанесения рисунков, однако не дают никаких точных сведений. Находки на поверхности земли можно с трудом связать с наскальными изображениями. Лишь данные систематической стратиграфии (раскопки, исследования пыльцы растений, применение радиокарбонного метода в районе наскальных изображений) дают возможность их датировки. Сейчас уже не относят возникновение наскальных изображений в Сахаре ко времени палеолита. По современным представлениям, их датируют в основном средним неолитом, хотя древнейшие наскальные изображения и относятся к очень раннему неолиту.
Повозка, запряженная четырьмя животными, изображение высечено (Ливия)
Воины с копьями, рисунок (Западный Феццан)
Исследования А. Лота и Ф. Мори в Центральной Сахаре для древнейших изображений дают дату девятое— пятое тысячелетие до н. э., для изображений лошади— около тысяча пятисотого года до н. э. Верблюд появляется в VI веке до н. э., во время завоевания Египта персами, однако свое значение в Северной Африке он приобретает только после начала нашей эры.
Значение
В изображениях, сохранившихся в Сахаре со времени каменного века, мы пытаемся увидеть развитие, переход от магического к рациональному, от бессознательного к сознательному, от наглядного, образного к абстрактному. Мы, естественно, при этом не рассчитываем на то, что они пояснят нам как-то государственное устройство и ход исторических событий в древности; так же трудно дать толкование каждой отдельной сцены.
Верблюд, рисунок (Тассилин-Аджер)
Мир охотника полон волшебства, его «космос» единообразен и взаимосвязан, им владеют силы, живущие внутри каждого предмета и связывающие все происходящее с ним в жизни. Этими силами можно управлять с помощью точно определенных обрядов. Охотник, жизнь которого зависит от того, что он сумеет добыть, должен обладать властью над зверем. Такой власти он, с его точки зрения, достигает волшебством. Сам процесс изображения на скале, его отличное, узаконенное традицией довольно точное воспроизведение, ритуальное отношение к нему — все это дает человеку власть над его добычей. В раннем искусстве сам образ человека обрисован нечетко, скорее всего лишь как объект превращения в животное, доступ к душе которого он получил через магический акт. Человек как бы не познает еще себя как существо, имеющее самостоятельное значение.
Начальный, имеющий определенную цель «натурализм» все больше и больше уступает место символизму, и одновременно с этим изменением происходит изменение тематики изображений. Человек либо схематично располагается в пространстве, либо изображается в момент совершения ритуальных действий. Важно, что здесь мы впервые встречаемся с подлинными ситуациями, во-вторых отдельные элементы находятся в определенных соотношениях друг с другом. Изображаются культовые обряды, молитвенный ритуал, танцы — и фигуры, под которыми следует понимать антропоморфные и тероморфные божества. Мировоззрение, кажется, изменилось: человек, живущий мифическими представлениями, превращается во властителя природы не только с помощью одного лишь отправления определенных религиозных обрядов, но и используя посредничество неземного существа, с которым он идентифицирует себя в молитвах, танцах и масках и присутствие которого подкрепляется соответствующим изображением на скале.
Совершенно новый элемент появляется вместе с натуралистическим искусством, которое, однако, не имеет ничего общего с целенаправленным магическим «натурализмом». Если вначале человек воспринимал себя только как носителя маски животного, которым он владел, а позднее как самостоятельное существо, но тесно связанное со сверхъестественными силами, то теперь он впервые окончательно познает себя. Такую легкость изображений может дать только свободная и жизнеутверждающая мысль. Это прежде всего относится к центрам наскального искусства. В остальных областях заметна намного более сильная привязанность к таинственному, проступает известная провинциальная тенденциозность. Не перестает удивлять огромное количество изображений коров. Это нельзя объяснить только лишь большим хозяйственным значением крупного рогатого скота. Животное снова присоединяется к человеку — уже не как божественное существо, а как спутник жизни.
Натуралистическое искусство заметно развивается в сторону упрощения и схематизации. Наскальные изображения все больше и больше приближаются к зарисовкам событий. Создаются геометрические знаки и фигуры, которые мы не в состоянии объяснить. При этом речь идет не о символах, которые связывают земное со сверхъестественным, а об абстракциях, кратких мыслях— и в этом мы видим совершенствование искусства, развитие его до уровня наших рациональных представлений.