– Пиво холодное? Я загрузил упаковку в камбузный холодильник всего лишь час назад.
– Достаточно, – промычал Питт между двумя кусками сэндвича. – Есть какие-нибудь пугающие откровения от Руди?
– Он удалился в химические сферы. Я пытался с ним поговорить, но он отмахнулся и сказал, чтобы я проваливал.
– Думаю, мне следует нанести ему визит.
Джордино зевнул:
– Смотри, чтобы он не укусил тебя за коленку.
Питт засмеялся и направился по трапу вниз к лаборатории Ганна. Маленький ученый изучал компьютерную распечатку, подняв очки на лоб. Джордино слегка ошибся в определении настроения Ганна. На самом деле тот был в добром расположении духа.
– Как дела? – спросил Питт.
– В этой чертовой реке присутствуют все известные человечеству виды загрязнения и еще много чего сверх того, – сообщил Ганн. – Она загажена куда сильнее, чем в старые недобрые времена Гудзон, Джемс и Кайахога.
– Запутанная картинка, – заметил Питт, расхаживая по каюте и изучая сложнейшие аппараты, загромождающие все пространство вдоль переборок. – И для чего же все это оборудование?
– Где это ты урвал пиво?
– Тоже хочешь?
– Спрашиваешь!
– Джордино по случаю битком набил камбузный холодильник. Подожди минутку.
Питт нырнул в люк, ведущий к камбузу, и через несколько секунд вернулся, протягивая Руди запотевшую бутылку.
Ганн сделал несколько глотков и вздохнул. Затем сказал:
– О'кей, теперь отвечу на твой вопрос. Для осуществления наших исследований здесь находятся три основных элемента. Первым нам требуется автоматизированный микроинкубатор. Этот аппарат мне нужен для того, чтобы помещать пробы речной воды в пробирки, содержащие пробы микроорганизмов красной волны, которые мы взяли в море. С помощью микроинкубатора можно зрительно наблюдать, как размножаются динофлагеллаты. Через несколько часов компьютер показывает мне, насколько интенсивно идет размножение и какова скорость роста количества этих маленьких паразитов. Далее следует небольшая манипуляция с цифрами, и я получаю оценку, насколько близко мы находимся к виновнику нашей проблемы.
– Выходит, стимулятор красной волны находится не в Нигерии?
– Цифры показывают, что, предположительно, виновник где-то выше по реке.
Ганн, обойдя Питта, похлопал рукой пару габаритных приборов, похожих на небольшие телевизоры, но почему-то с дверками на месте экранов.
– Эти два аппарата нужны для идентификации этап отвратительной капельки, как я ее называю, или комбинации капелек, которые и приводят к возникновению нашей проблемы. Левый из них – это газохроматограф-масс-спектрометр. Я просто беру пробирки с пробами речной воды и помещаю их внутрь. Система автоматически выпаривает и анализирует содержимое. А результаты интерпретируются нашим бортовым компьютером.
– И что это конкретно дает?
– Ну, он идентифицирует синтетические органические выбросы, включая растворители, пестициды, диоксины и множество других наркотических и химических составляющих. И этот малыш, я надеюсь, определит химический состав того, что заставляет мутировать красную волну.
– А если загрязнитель – металл?
– Металл выявляет плазма-масс-спектрометр, – ответил Ганн, указывая на второй прибор. – Он предназначен для автоматического определения содержащихся в воде металлов и других неорганических веществ.
– Похож на предыдущий, – заметил Питт.
– У них один принцип работы, хотя и разная технология. И вновь я просто беру и загружаю пробирки с образцами речной воды, нажимаю кнопку запуска и каждые два километра проверяю показания.
– И что же ты пока успел уяснить?
Ганн не сразу ответил, потирая покрасневшие глаза.
– Начнем с того, что воды Нигера несут половину из известных человеку металлов: от меди и ртути до серебра, золота и даже урана. Но все в концентрациях, не превышающих содержание их в земной коре.
– В таком месиве трудно будет разобраться, – пробормотал Питт.
– Наконец, – добавил Ганн, – эти данные передаются нашим ученым в НУМА, которые просматривают мои результаты в своих лабораториях, чтобы найти то, что я мог пропустить.
За все время общения с Ганном Питт еще ни разу не видел, чтобы тот чего-нибудь упустил. Ясно было, что его давний друг не просто компетентный ученый и аналитик – это был человек, мыслящий ясно, точно и максимально конструктивно. Это был прирожденный упорный изыскатель, которому неведомо было слово «спокойствие».
– Пока нет никакого намека на присутствие какого-либо токсичного компонента, который мог бы оказаться нашим злодеем? – спросил Питт.
Ганн допил пиво и бросил бутылку в картонный ящик, наполненный ворохом ненужных компьютерных распечаток.
– Токсичность – весьма относительный термин. В мире химии токсичности, как таковой, не существует – есть только уровни токсичности.
– Ну и?
– Я уже идентифицировал множество различных загрязнений и естественных составляющих – как металлов, так и органики. Мои приборы выявили жуткий уровень пестицидов, которые запрещены в США, но до сих пор широко используются в странах третьего мира. Но мне пока не удалось выделить такие синтетические химические загрязнители, которые приводили бы к сумасшедшему росту количества динофлагеллатов. Тем более что я толком даже не знаю, чего ищу. Как полицейская ищейка, которая никак не может взять нужный след.
– Чем дальше, тем чудесатее[11], – задумчиво пробормотал Питт. – Я-то надеялся, что ты уже напал на что-нибудь конкретное. Ведь чем глубже заберемся мы в Африку, тем труднее будет возвращаться к морю, особенно если еще местные вояки начнут принюхиваться.
– Нельзя забывать и о том, что мы можем вообще ничего не найти, – раздраженно проворчал Ганн. – Ты даже не представляешь, сколько на свете существует химических соединений. Их число доходит до семи миллионов – вот сколько уже изобрел человек. И каждую неделю в, США создается более шести тысяч новых.
– Но не все же они токсичные.
– Большинство этих соединений имеют те или иные токсичные свойства. В достаточных дозах все токсично – если проглотить, вдохнуть или ввести инъекционно. Даже вода может стать роковой в значительном количестве. Она тогда вымоет из тела необходимые электролиты.
Питт жалобно вздохнул:
– Иначе говоря, никакой уверенности и никаких гарантий.
– Увы, – развел руками Ганн. – Зато я точно знаю, что мы не прошли еще то место, где наша чума судного дня сбрасывается в реку. Образцы воды, взятые в дельте Нигера и при впадении в него главных притоков – Кадуны и Беню, – приводят динофлагеллаты в состояние исступления. Но я никак не могу определить, кто же именно злодей. Единственная отрадная новость: мне удалось исключить из списка подозреваемых бактериальные микроорганизмы.
– Как же это ты так расстарался?
– Путем стерилизации проб речной воды. Отсутствие бактерий не замедляет ни на йоту массового размножения ядовитых паразитов.
Питт покровительственно похлопал Ганна по плечу:
– Если кому и суждено заработать на этой мрази Нобелевскую премию, так это тебе, Руди.
– О, я вычислю эту дрянь! – Ганн снял очки и протер стекла. – Пусть это звучит нескромно и даже вызывающе, но я ее вычислю. Обещаю.
Удача покинула их в следующий полдень, через час после того, как они пересекли нигерийскую границу на том участке реки, которая разделяет Бенин и Нигер. Питт молча рассматривал реку, окаймленную по берегам буйными зелеными зарослями. Серые тучи окрасили воду в свинцовый цвет. Русло впереди слегка изгибалось и, казалось, заманивало, как костлявый палец старухи с косой.
За штурвалом находился Джордино, в уголках глаз которого морщинками отложилась усталость. Питт стоял рядом, разглядывая одинокого баклана, плавно парящего над водой. Внезапно тот сложил крылья и канул в рощице на берегу.
Питт, схватив с полки бинокль, успел разглядеть нос какого-то судна, едва высовывающийся из-за поворота реки.
– Аборигены, похоже, соблаговолили наконец обратить на нас свое внимание, – объявил он. – Вижу чей-то ржавый шнобель.
– Понял. – Джордино поднялся из кресла и козырьком ладони прикрыл глаза от солнца. – Поправочка. Их двое.