«Мать вынимает из печки большой горшок с горячим борщом, в середине которого плавает внушительного вида говяжий мосол; вооружаемся каждый большою деревянною ложкою и хлебаем; нахлебавшись до отрыжки, начинаем петь веселые песни, в том числе одна, довольно серьезная по содержанию, заслуживает полного перевода на русский язык, и я не поленюсь и переведу ее почти слово в слово. Сперва я должен сказать, что песня эта начинается словами Иш хосед гоие, т.е. Жил был некто набожный человек (еврей, конечно), и она имеет форму обыкновенного рассказа, но рассказа — довольно назидательного и нравоучительного».
На нас лично песня эта не производит особенного впечатления; но, судя по тону рассказчика, она чрезвычайно мила евреям, и мы ее не пропустим:
«Жил, видите ли, — начинает рассказывать сочинитель этой чудной- дивной песенки, — где-то муж (еврей, конечно) благочестивый, но очень, очень бедный; до того бедный, что дома ни куска хлеба не было, а ему идти куда-либо зарабатывать хлеб для себя и семейства — не в чем было выходить на улицу, ибо он был бос и почти наг; у него, к огромному горю (т.е. только имущественному) было большое семейство — жена и семеро малых детей, которые, конечно, бедствовали вместе с ним, голодали и холодали — как он сам же. Несчастная жена благочестивца, долго терпевшая с детьми нужду и горе, и все молчавшая, вышла, наконец, из терпения и начала упрекать мужа в бессердечности, лености и т. д., говоря: «что толку, что ты по целым дням сидишь за священными книгами, а мы, я с детьми, терпим величайшую нужду, — голодаем и холодаем!». Справедливые эти упреки, однако, не повели ни к чему: благочестивый муж продолжал сидеть за священными книгами и беспрерывно читать и читать, не обращая ни на что внимания. Так бывало много раз; жена плачет, обливаясь слезами, что в доме ни куска хлеба нет; она и дети умирают с голода, - а он, знай, сидит себе за книгой и мало думает.
- Однажды, однако ж, и именно в вечер проводов Царицы Субботы, благочестивый муж, доведенный, наконец, до крайнего раздражения упреками жены, в сердцах захлопнул книгу, которую читал с таким большим вниманием и почти раздетый выбежал из дома — куда глаза глядят; пробежав бессознательно весь город, он вдруг очутился в каком-то обширном, пустом пространстве, и не имея охоты уж дальше бежать, он остановился в задумчивости, не зная, что делать: воротиться ли домой; или тут оставаться на ночь.
Вдруг кто-то окликнул его сзади по имени. Быстро, с испугом, оглянувшись, он увидел перед собой почтительного вида, еврея, по-видимому очень богатого, который ласково подал ему руку при обычном приветствии: Шолем алайхем и тотчас начал ему говорить: «Послушайте (имя рек). Мне необходимо к завтрему иметь на этом месте великолепный дворец в шесть этажей; материал для постройки, также и рабочие всех родов, как-то землекопы, каменщики, столяры, кровельщики и т. д., — все готово и работа скоро начнется, — не возьметесь ли вы наблюдать в качестве архитектора за этой постройкой и вы за это с меня получите сейчас же шестьсот тысяч червонцев. И, сказав это, неизвестный поднял с земли лежавший тут же тяжелый мешок с золотом и молча подал ему; сам же мгновенно исчез.
Не успел благочестивый муж опамятоваться от такой неожиданности, как вдруг видит: все пространство, предполагаемое под постройку дворца, завалено уже всякого рода нужными материалами, как, напр., кирпич, песок, известка, лес, железо и т. д.; вокруг и около материалов кишит офомная масса рабочих всякого звания и мастерства; работа кипит и бысфо подвигается вперед по минутам и секундам, - и, еще до утренней зари, дворец был готов, хоть сейчас переезжай в нем жить».