Джози обернулась.
– Никто еще не делал для меня ничего подобного. Знаешь, может, я смогу оставить эти вещи себе. – Делла Ли внезапно схватила сумки и прижала их к себе. – Мои вещички! – Она залилась смехом. – Мои вещички, мои вещички, мои вещички. Я уж и не думала, что увижу их снова. Послушай, можно мне побыть одной?
Джози поколебалась, потом поднялась на ноги.
– Закрой дверь, хорошо? И не забудь съездить в суд, к Хлое, купить мне сэндвич. – Делла Ли вытащила из сумки блузку, прижала к лицу и вдохнула ее запах. Она нахмурилась, потом снова обнюхала блузку. – Странно. Пахнет не так, как я помню.
Делла Ли потянулась за другой блузкой, и Джози закрыла дверь.
Она покачала головой. Если бы Делла Ли была конфетой, то непременно кисло-сладкой карамелькой. Не твердой, как камень, о которую можно сломать зубы, а с вязкой начинкой, которую нужно усердно жевать, пока слезы не брызнут из глаз, а губы против воли не растянутся в улыбку.
– Джози! – нетерпеливо повторила Маргарет.
Джози быстро развернулась и поспешила к матери.
Приняв снотворное, Маргарет любила рассматривать одну свою фотографию, потому что после этого ей иногда снился он. На снимке ей был тридцать один год, но выглядела она намного моложе. Так было всегда – до самого последнего времени. Теперь, глядя в зеркало, она видела незнакомку. Из зеркала на нее смотрела не юная красавица с фотографии, а старуха, тщившаяся быть красивой, с сухой кожей и морщинами словно трещины. Роскошно одетое сушеное яблоко.
Когда-то давно, в молодости, еще до того, как было сделано это фото, она решила, что здесь, в Болд-Слоупе, будет счастливее, чем в своем родном Ашвилле. Это был шанс оказаться подальше от ее родных с их притязаниями. Когда она выходила замуж за Марко, ей было всего двадцать три. Их брак устроил ее отец. Марко был почти на двадцать четыре года ее старше, зато у него имелись деньги и бездна обаяния, к тому же он не горел желанием иметь детей, так что этот вариант показался ей приемлемым. Маргарет получила то, чего хотела она: возможность уехать подальше от родных и не присматривать больше за младшими братьями и сестрами, а ее семейство – то, чего хотели они: деньги. Но она и не подозревала, как одиноко ей будет в этом странном холодном городке с его готической архитектурой и культурой, направленной исключительно на то, чтобы залучить в город приезжих, от которых зависело выживание. Очень скоро она поняла, что Марко нужны были всего лишь красивая кукла в жены да ее громкая южная фамилия. Она сама его не интересовала. Но когда ей исполнился тридцать один, на один краткий восхитительный год она вырвалась из плена одиночества. Она была счастлива в первый и единственный раз на своей памяти.
Снимок сделали на каком-то светском пикнике, и ему на фотографии находиться было не положено. Рядом с ней его запечатлели совершенно случайно. Много лет назад она разрезала фотографию пополам, решив, что правильнее будет с корнем вырвать этого человека из своей жизни. Но на снимке осталась его рука, рука молодого мужчины, едва касающаяся ее руки. И мужчина этот был не ее муж.
Она слышала, как расхаживает у себя по комнате Джози. Дочь разговаривала сама с собой; началось это совсем недавно, и Маргарет не знала, стоит ей беспокоиться по этому поводу или нет. Сегодня Джози слишком уж долго ездила за мятным маслом, тем более что Нова Берри не успела его приготовить. Значит, дочь занималась чем-то другим. При мысли о том, что у Джози появились какие-то свои дела, и притом за пределами дома, Маргарет стало неуютно. Она, Маргарет, отказалась от всего ради этой жизни, ради этого дома, ради этих денег. И ее дочь тоже должна.
Из комнаты Джози донеслось какое-то шуршание, как будто что-то волоком протащили по полу.
– Джози! – крикнула она, пряча фотографию под подушку.
Прошла минута, но никто не отозвался.
– Джози! – крикнула она снова.
Вскоре Джози постучала в дверь и вошла в спальню. Маргарет понимала, что матерью она была неважной, но ей почему-то было бы легче простить дочь за ужасное поведение в детстве, за все сломанные ею дорогие вещи, за все ее дикие выходки, за полученные по ее милости синяки и ссадины, не будь она так похожа на своего отца. На Марко, который раз в неделю вывозил Джози на прогулку, потому что его заставляла Маргарет. Где он был все остальное время, когда негодница вопила как резаная или била дорогой фарфор? Первые девять лет жизни Джози Маргарет была в состоянии лишь смотреть на свою дочь, на эту скверную, избалованную девчонку, и вопрошать себя, не наказание ли это за ее грехи. Она родила Джози со злости и отчаяния, так что, наверное, получила по заслугам. Но Марко-то мог делать что хотел, и до свадьбы, и после нее, и жил припеваючи. Мужчинам всегда проще.