– Раскаянье грешных любимо богами, – тонко улыбнулся святой отец. – Твоя история нисколько не повредит, если ее расскажут правильные люди. К примеру, я. Или архиепископ Мартин, – он снова ухмыльнулся; довольно желчно, но Ральф не понял о ком идет речь. – У нас довольно мощная диаспора в Ватикане, малыш. Филипп успел рассказать о самом себе? О том, что поедет в Рим? Я мог бы помочь тебе поехать туда же.
Помимо воли, Ральф загорелся.
Филипп ему понравился и мысль подружиться по-настоящему, не могла его не увлечь. Да и мысль поехать в Рим – тоже. Увидеть своими глазами вторую родину. Тетушка говорила, что их с сестрой мать была итальянка, значит и сам Ральф в какой-то степени, итальянец.
Ему рисовалась навеки умолкшая тетушка, что драила церковь для его выступления и больше не вопрошала, – в кого он такой пошел. Ему рисовались красивые, нарядные люди. Устремленные к нему взгляды, вроде тех, что сегодня были направлены на отца Фредерика. Рисовался он сам, величественно красивый у алтаря. Ему мерещились проводы прихожан и благодарности за прекрасную службу и… да чего уж там!
Пять штук ежемесячно и красавица, вроде Джесс.
Можно даже с ребенком, если мать гарантирует, что вернет фигуру после родов!..
– Давай, условимся, – сказал отец Фредерик, без приглашения врываясь в его фантазии. – Ты подумаешь, насчет обеда и церкви. А во вторник, скажем, часа в четыре, позвонишь мне и скажешь, что ты решил. Я дам тебе личный номер…
– Я согласен, – сказал Ральф твердо. – Я все решил.
– Какой ты верующий, однако, – насмешливо и ласково ответил священник. – Ну, так и быть. Начнем со смирения. Как долго ты умеешь держать себя в руках… не используя ноги?
Польщенный, Ральф улыбнулся в ответ.
Он здорово умел работать ногами. Ему просто равных не было! Он бил ногой с разворота, как сам Ван Дамм… Вот только с площадкой ошибся. Нарвался не на те камеры.
– И еще кое-что, после службы все думают – ты близкий друг семьи. Придется тебе и дальше им притворяться.
– Но Филипп в курсе, что я вас совсем не знал.
– Филипп подыграет, не беспокойся.
– С чего ему?
– С того, что Себастьян – мой лучший друг, а Филипп очень любит быть отцовским любимчиком. Он подтвердит, что угодно, лишь бы тот не узнал, что его сынок нюхает.
Ральф кивнул, глядя на свои кроссовки. Интересно, сколько еще людей в Штрассенберге нюхает? Придется всем им внушить, будто его шмотки – шмотки близкого родственника Ш или Л… Вторую фамилию он не помнил.
– И вот еще что, – сказал отец Фредерик и порывшись в кармане достал телефон. – Запиши еще один номер… Моя мать позаботится о твоей одежде.
Ральф покраснел и отпрянул, едва не упав с бревна.
– Нет! – рявкнул он оскорбленно. – Вы что, с ума сошли?!
Фредерик вздохнул и посмотрел на кроны деревьев.
– Ральф, я тебя прошу… Филипп – добрый мальчик, но остальные – совсем не добрые. Джессика – не единственная, кто захочет пройтись по твоей одежде. А ты еще слишком молод, чтобы понять: одежда не главное. Я сам еще помню, каково это. Когда над тобой смеются из-за одежды! Так что не возражай. Нельзя себя чувствовать человеком в шестнадцать лет, когда ты как-то не так одет. Особенно, с твоей внешностью. Тебя же просто сожрут!
Он колебался, глядя в ручей. Судьба в лице «Папоськи» предлагала ему то самое, о чем он даже не смел мечтать. Смесь фильмов «Золушка» и «Красотка» с гендерной корректурой!.. Но все равно, что-то внутри подсказывало: отец Фредерик говорит не все.
– А что взамен? – спросил Ральф, не позволяя себе быть едким.
– Ничего.
– Ничего?
– Ты спас нашу Виви. Вывел ее из леса, в грозу, – сказал священник и набрав воздуха, взглянул пареньку в глаза, все больше узнавая в его чертах черты Себастьяна. – Она единственная у нас… Не стань ее, что бы с нами было?.. Поверь, мать давно уже выловила все свои драгоценности из пруда и теперь ворочает миллионами. Так что прекрати ломаться и согласись. Ты же не думал, что я собирался тебе на мороженое дать, когда предлагал награду за мою девочку? Ну, вот и все. Теперь, записывай номер.
И Ральф записал.
Конец первой части.
II
ВЕРЕНА
Брошенная девочка.
ТОГДА
Гремиц, курортный городок на Балтийском море.
Девять лет назад.
Когда не стало Греты, папа много грустил.
Ви слышала, как он ругается наверху; то с Лизель, то с Маркусом. Отец говорил о том, чтобы оставить служение, о том, что не может дальше так жить. Лизель твердила, что он сошел с ума. Одно дело нажить ребенка, другое признать его. Что скажут люди? Что скажут члены семьи?