Я бы расслабилась, но из меня текло и я сама уже ощущала запах. «Как алоэ и персики, – как-то сказал Филипп и рассмеялся. – Я начинаю понимать педофилов!»
Он встал, поставить пустую чашку на раковину. До каши никто из нас не дотронулся. Я тоже встала. Пора была бежать в ванную, принимать душ. Помощник Лизель, который отвозил меня в школу вместо Михаэля, был точен, как снайперская винтовка.
Я посмотрела на чашку Филиппа и умилилась вновь. Он никогда не ставил чашку в посудомойку, никогда в саму раковину. Только на край. Почему – я не знала, но знала – чашка его. Иногда, в тоске по его губам дойдя до убогости, я целовала край его чашки.
– Знаю, что я не должен… Знаю, что в других девках те же отверстия, но… У тебя есть то, чего у них нет… И я все думаю: будь они богаты, стали бы они так меня хотеть? Без расчета на брак. Лишь для удовольствия. Может я и скот, как все говорят, но мне приятно, когда партнерше приятно.
Я покраснела, опустив голову и даже не сразу сообразила, как его руки сжались на моей талии. Он соединил пальцы и легко, как птицу, подняв меня, усадил на стол. Стоя меж моих раздвинутых ног, которые сводило от возбуждения, Филипп положил ладони мне на колени. Медленно и торжественно, словно пианист, кладущий руки на клавиши.
– Представь, как не повезет какому-то парню, который решит с тобой замутить, – он говорил настолько серьезно, что у меня от испуга похолодело внутри.
Грудь больше не росла, но мое тело все еще менялось и развивалось. Я все еще не была уверена, что в нем хорошо, а что нет? И от того, как Филипп это сказал, я скукожилась. Что, если что-то со мной не так? Что если он что-то видит, чего я в своей неопытности, пока не знаю?
– Почему – не повезет?
Филипп поднял глаза. В них плясали смешные искорки.
– Потому что я прикончу того, кто к тебе притронется.
И он притронулся сам. Прямо на разделочном столе. Крепко-крепко зажав мои колени под мышками.
Правила Джесс
В том что касалось моего родного отца, Джессика была непреклонна в независимости от тяжести ларингита.
«Одна лишь встреча с Вереной – и можешь распрощаться со своим саном!» – гласило правило.
В том, что касалось встреч с Маркусом, видимость отцовства поддерживалась годами. Джессика была с ним мила, душевна, называла его «моя первая большая любовь» и вела себя так, как вела бы себя Лолита, не будь Гумберт Гумберт таким помешанным и никчемным фриком.
В доме Маркуса у меня была своя комната, запас вещей и готический портрет в бывшей папиной спальне. Маленькая девочка с круглой мордашкой, таращилась на художника злыми взрослыми глазами, скривив темно-алый рот. Ее пухлая ручка с ямочками, вцепилась в бедро отца.
Лизель уверяла, что те, кто слова плохого не слышал о нашей семье, теперь непременно поспрашивают. Почему Маркус ограничился свечками? Почему он сразу не уложил нас всех троих в гроб? Голыми?
Мне портрет нравился. Я его даже в Инстаграме выставила. Хотя и не сказала, кто его написал. И с кого.
Сидя в огромной гостиной старинного семейного склепа, который нынешний обитатель упорно называл домом, я раздраженно листала Инстаграм-ленту. После школы я сразу же отправилась к ним. Как всякий раз, когда Джессика ложилась в больницу.
То все еще был четверг. И то, что случилось утром, жгло меня изнутри. Я так хотела назад. Домой. На виллу. К Филиппу.
Поставив перед собой старинный карточный столик, обтянутый зеленым сукном, Лизель раскладывала пасьянс. Я искоса следила за ее пальцами. Кольца сверкали отблесками огня. Мне очень хотелось поговорить с ней наедине. О том, что произошло сегодня. Точнее, о том, чего не произошло.
Но Маркус тоже был дома. Сидел у камина, потягивая перед ужином шерри и читал какие-то биржевые сводки. С бумаги! Мой отец – динозавр! У меня тоже был собственный маленький портфель, который я пополняла с помощью взрослых, но за своими акциями я следила по специальному приложению.
Маркус со своими бумажками действовал мне на нервы.
Он устарел еще при рождении! Мой настоящий отец был совсем другим. Он был веселым, открытым, смелым, любил лошадей и крупных собак. Какая жалость, что жребий идти в священники выпал именно папе. Маркус преуспел бы там больше. С его ханжеством, педантизмом, аскетизмом и природной склонностью к целомудрию, – он был бы уже, как минимум, Папой.
Если бы только завистники и враги не распяли его на площади, приравняв к Христу.
– Верена, прекрати так дышать, – обронила Лизель. – Ты себе все органы вытолкнешь, если не перестанешь фыркать, как бык. Знаешь, почему половина гостиной Мариты страдает выпадением матки, прямой кишки и бог знает, что у них там еще внутри? Именно потому, что дышат неправильно с юных лет. Ты еще ходишь на занятия йогой, как я велела перед отъездом? Правильно дышать очень важно для матки…